Не дожидаясь ответа, в комнату ввалился Шура. На нём была пижама цвета жёлтого цыплячьего пуха с белыми, прыгающими на этом фоне зайчиками. Мирослава невольно улыбнулась.
– Чему радуемся? – спросил Шура.
– Твоей пижаме.
– Правда красивая? Мне самому нравится, – обрадовался Шура.
– Миленькая, только тебе больше пошло бы с волчатами.
– Ну вот ещё! Я белый и пушистый, как эти зайчики. Подвиньтесь! – это восклицание относилось и к Мирославе, и к Дону.
Мирослава отодвинулась, а Дон просто перепрыгнул через неё и лёг с другой стороны. Шура улёгся рядом с Мирославой и попытался вытащить из-под её головы подушку.
– Фиг тебе! – сказала она. – Возьми на кресле.
Шура взял с кресла подушку, улёгся рядом с ней и выдернул из её рук книгу.
– Ага, опять поэзия древнекитайских поэтов. Что там у нас на этот раз? Так, поэзия эпохи Тан, VII–X века.
– Шура! – Мирослава попыталась отнять у него книгу, но он быстро увернулся.
– Ишь какая! Не хочет, чтобы родной друг тоже обогатился!
Наполеонов быстро пролистал страницы и остановился на одной из них.
– Вот. Ван Луню. «Печаль». – Шура принялся читать вслух:
Наполеонов с притворной пытливостью посмотрел на подругу.
– Шура! Я придушу тебя. – Она резко потянулась к книге, но он снова увернулся.
– Ладно, не нравится про печаль, поищем про другое. – Он снова полистал страницы и, остановившись на одной из них, воскликнул: – Вот! Нашёл! Слушай, как раз в тему! Цзяожань. «Сосна»:
Наконец Мирославе удалось вырвать из рук Наполеонова книгу и захлопнуть её, чуть не прищемив ему нос.
– И чего тебя на них тянет? – спросил он.
– Смысл жизни ищу.
– Нашла?
– Нет пока. В поисках.
– Ага. Диоген вон в бочке сидел сколько времени, да так и ничего не надумал.
– Ну почему же, – рассмеялась Мирослава, – много чего надумал.
– Ага. Типа не заслоняй мне солнце.
– Так прав же оказался в итоге.
– Это как сказать, – с сомнением произнёс Шура, – вот не отправился бы Македонский завоёвывать мир, и Клеопатры бы не было.
– В смысле?
– В том смысле, что династия Птолемеев не обосновалась бы в Египте!
– Велика потеря! – улыбнулась Мирослава.
– Не скажи! Я в детстве фанател по Лиз Тейлор!
– Так она же просто играла её!
– А если бы Клеопатры не было, то и играть ей некого было бы.
– Логично, – согласилась Мирослава.
Шура взял книжку из рук задумавшейся подруги и положил её себе на грудь, закрыв глаза.
– Эй, – Мирослава толкнула его в бок локтем, – ты что, здесь спать собрался?
– Не спать, а дремать, – поправил он важным голосом.
– Иди к себе!
– Погоди! Помнишь, как в детстве, мы летом вчетвером, ты, я, Витька и Люська, лежали на песке, на берегу Волги?
– Помню…
– Над нами солнышко, под нами золотистый песок, и волны облизывают пятки.
– Шур, ты к чему это?
– Ностальгирую я. Неужели непонятно? – засопел он.
– А.
– А ещё помнишь, сколько раньше народу было на волжских пляжах не только в выходные, но и в будни?
Мирослава невольно вспомнила своё детство. Тогда на пляжах и в самом деле яблоку негде было упасть. И они с бабушкой и двумя тётями тоже ехали на пляж и занимали там место, расстелив махровую простыню, а потом после работы приезжал дед. Чтобы он мог их найти, они останавливались всегда примерно на одном и том же месте, а тётя Виктория для того, чтобы их было видно издалека, вывешивала на палке, воткнутой в песок, флаг, очень похожий на пиратский. Люди подходили, смотрели, смеялись и даже пели о том, как вьётся по ветру Весёлый Роджер и люди Флинта песенки поют.
«Как давно это было», – подумала она и вздохнула.
– Чего вздыхаешь? – спросил Шура.
– Ничего. Может, я тоже ностальгирую.
– Как же, дождёшься от тебя, – не поверил он и добавил: – Вот если бы Мориса из дома не выжила, то и не вздыхала бы.
– Ты прекрасно знаешь, что никто его ниоткуда не выживал. Он поехал навестить родителей! Имеет право!
– Имеет, – согласился Наполеонов и попросил: – Не злись!
– Я не злюсь.
– А если бы он был дома, – мечтательно произнёс Шура.
– Он и так сейчас дома, – перебила его Мирослава.