Ночью дети спали как убитые.
Прошло недели две. Однажды утром Адиля опять разбудил голос Мансуры. На этот раз девочка не смеялась, не радовалась, а горько плакала: кто-то разорил ласточкино гнездо. Мансура всхлипывала и причитала:
- Мои бедные ласточки, мои бедные птички...
Адиль вспомнил мать. Защемило сердце. По щеке покатилась слеза.
Вернувшись в Баку, Адиль долго скучал по своей сестренке Мансуре.
ХАЧМАССКИЕ ЯБЛОКИ
На город опустилась ночь. Уличные фонари не зажигались. Окна домов, заклеенные бумажными полосками, были плотно завешаны изнутри. Мужчины на вокзале, чтобы, не нарушать светомаскировки, прикуривала друг у друга, избегая зажигать спички, пряча папиросу в кулак.
Зеленую будку Дилефруз нельзя было различить уже в пяти шагах. Обычно с наступлением темноты продавщица снимала халат, запирала будку и шла домой. Но сегодня она не торопилась, ждала прихода "московского".
Дилефруз села на табуретку, подперла рукой подбородок и задумалась. До прибытия поезда оставались считанные минуты.
Вдали раздался пронзительный гудок. Сердце Дилефруз учащенно забилось. В конце высокой платформы зажегся зеленый светофор. Еще через минуту послышалось пыхтение паровоза, скрежет и стук колес. На рельсы упала слабая полоска света.
Когда поезд остановился, Дилефруз в нетерпении вскочила и начала высматривать Рахмана в толпе пассажиров.
- Добрый вечер, Дилефруз-ханум, - услышала вдруг продавщица.
У прилавка, с корзиной в руках, стоял Рахман. Он появился с той стороны, откуда Дилефруз его вовсе не ожидала.
- Здравствуй, здравствуй, - улыбнулась Дилефруз, поправила волосы и, смущенно потупив взор, начала перебирать мелочь на блюдечке. - Наконец-то появился! Я уже думала, ты стал невидимкой. Совсем не показываешься... - И многозначительно посмотрела на своего поклонника.
Сегодня Рахман выглядел как-то по-особенному: щеки были гладко выбриты, усы аккуратно подстрижены. Новая куртка из синего сатина прикрывала толстый живот. Фуражка была надета немного набекрень. Казалось, он помолодел лет на десять.
Дилефруз тоже сильно изменилась за последнее время: расцвела, похорошела. И с покупателями она теперь обращалась совсем иначе: не шутила, не улыбалась, не предлагала, игриво поводя глазами, выпить "с двойным сиропом". Разумеется, это отрицательно оказывалось на дневной выручке, зато Рахман ликовал: "Какая скромная, порядочная женщина!".
- Вот, Дилефруз-ханум. - Рахман поставил на прилавок корзинку. Хачмасские яблоки... Специально для тебя.
Дилефруз изобразила на лице смущение, прикусила нижнюю губу, склонила голову набок.
- Ну зачем? К чему такое беспокойство? - она не спеша протянула руку и приняла корзину. - Спасибо за подарок.
Вокзал опустел.
- Чего ты стоишь? Проходи в будку, посиди, - предложила женщина.
Рахман вошел. Дилефруз закрыла окно, опустила черные шторы.
Болтали они довольно долго. Наконец, вышли, заперли будку и начали спускаться вниз по ступенькам вокзала. Рахман переложил корзинку в левую руку, а правую взял Дилефруз за голый мясистый локоть. Женщина не протестовала, напротив, она теснее прижалась к Рахману плечом. Тихо беседуя, они шли по темным улицам города.
Прохожих становилось все меньше и меньше. Изредка тьму пронзали огни автомобильных фар, напоминающие издали волчьи глаза. Из-под трамвайных дуг порой вырывались снопы зеленоватых искр. На мгновенье улица, озарялась ярким светом, затем опять наступала непроглядная тьма. По небу шарили лучи прожекторов. Они то скрещивались, то снова разбегались в разные стороны. Слышался мерный рокот летящего самолета.
Дилефруз жила в крепости*. Рахман несколько раз провожал продавщицу с работы, но побывать у нее в гостях ему пока не удалось. Она прекрасно понимала его намерения и не пускала дальше порога.
______________ * Старинный район Баку, расположенный внутри города и обнесенный крепостной стеной.
Видя, что большая часть пути пройдена, Рахман замедлил шаг:
- Что ж, Дилефруз-ханум, раз от Аллаха не секрет, зачем от людей скрывать? Все будет хорошо, вот увидишь. Дом у нас неплохой. Правда, порядка в нем недостает, но ты придешь - все наладится.
Дилефруз от радости чувствовала себя на седьмом небе, однако вида старалась не подавать.
- Клянусь твоей жизнью, - продолжал Рахман, - мой сын Адиль - славный, послушный мальчик. Он не причинит тебе беспокойства. Как-то на днях говорит мне: "Папа, кого бы ты в дом ни привел, буду любить, как родную мать".
Дилефруз глубоко вздохнула и повернулась лицом к Рахману. Глаза ее светились радостью.
- Сколько лет мальчику?
- Бог даст, к этому Новруз-байраму* исполнится четырнадцать.
______________ * Новруз-байрам - праздник Нового года у мусульман, отмечается 22 марта.
- Пусть растет большим и здоровым.
- Спасибо, спасибо! - Рахман помолчал и добавил: - Да и притом, кто посмеет в моем доме сказать тебе наперекор хоть слово? Не посмотрю, что сын...
Пальцы Рахмана затекли от тяжести корзины, но он не хотел менять руку, боясь расстаться с локтем Дилефруз, Ему не терпелось услышать ответ на свое предложение.
- Скажи теперь ты что-нибудь, Дилефруз-ханум, а то все я да я. Согласна или нет?
Дилефруз мечтала ответить на подобный вопрос с тех пор, как поступила работать продавщицей в зеленую будку.
- Что же мне сказать? - голос Дилефруз дрогнул, - От судьбы не уйдешь. Если это благое дело v нас получится, ты увидишь сам, какая я хозяйка. Будешь у меня как сыр в масле кататься.
Это была самая счастливая минута в жизни Рахмана.
- Спасибо, Дилефруз-xанум. Ты согрела мое сердце. Да вознаградит тебя Аллах!
В узких темных улочках крепости Рахман осмелел еще больше и обнял Дилефруз за талию.
- Не надо... Стыдно... - Дилефруз хотела вырваться, но Рахман не отпускал.
Наконец, они остановились у дома Дилефруз. Рахман поставил на землю корзинку с яблоками. Дилефруз прислонилась к воротам и, склонив набок голову, томно глянула на Рахмана. Казалось, ноги ее вот-вот подогнутся и она упадет к нему в объятия. У Рахмана забилось сердце.
- Дилефруз-хамум, - забормотал он нерешительно. - Сегодня пригласишь меня к себе?
Женщина кокетливо улыбнулась и покачала головой. Осмелев, Рахман схватил ее за плечи и притянул к себе.
- Нельзя так мучить человека, Дилефруз-ханум. Согласись... Пойдем к вам, посидим... Мне столько надо тебе сказать! До утра буду говорить - и то всего не выскажу.
Кажется, хачмазские яблоки смягчили сердце Дилефруз. Она не вырывалась из объятий Рахмата, а наоборот, прижималась к нему все ближе и ближе. Запах ее волос пьянил Рахмана.
Так пойдем же к тебе, Дилефруз-ханум. - шептал он. - Посидим немного... Пойдем, пойдем...
- Хорошо, только ночью ты обязательно уйдешь... - голос Дилефруз прозвучал глухо.
Женщина высвободилась из объятий Рахмана, оправила платье, пригладила волосы.
- Я пойду первая... А то соседей неудобно. Ты пережди полчаса, потом позвонишь три раза. Я сама выйду и открою калитку.
- Слушаюсь, душа моя, слушаюсь, жизнь моя. Сделаю, как прикажешь...
Дилефруз взяла корзинку и исчезла в темноте.
У Дилефруз была небольшая комната с двумя окнами на улицу. У двери стояла старая никелированная кровать, застланная шелковым покрывалом. Над кроватью коврик: два оленя на фоне живописного пейзажа. Выше - портрет Дилефруз, сделанный несколько лет назад: игривая улыбка, полуобнаженные плечи, глубокий вырез на груди. На шкафу сидела большая, с новорожденного ребенка, спящая кукла.
В комнате царил беспорядок. Подоконники были завалены грязными тарелками, стаканами, банками из-под простокваши, склянки от лекарств, картофельной и луковой шелухой.
Дилефруз схватила веник и наскоро подмела пол. Подоконник накрыла газетой. Скатерть вытряхнула во дворе и опять постелила на стол. Сменила в графине воду.