Нет, Ахвазу не завидовали. Но подвигами, но славой — бредили все, без исключения, стражи, и только две эмоции, два настроения царили в казармах в это утро: искренняя радость — у отъезжающих, и не менее искреннее огорчение — у тех, кто оставался. Даже плывущий по волнам эйфории Илорин заметил разницу и клятвенно пообещал справедливый обмен с дворцом при ранениях и болезнях.
Магда, улучив момент, когда рядом с лейтенантом не оказалось ни одного солдата, сделала строгое лицо и задала Илорину ехидный вопрос:
— Вы хотите сказать, лейтенант, что меня, короля и дворец будут охранять только раненые и больные? И много ли пользы от такой охраны получим мы или Раттанар?
У Илорина не отыскалось слов для достойного ответа, да и что тут скажешь — не подумал и ляпнул неумное. Счастье, что замаячил в отдалении Вустер, чем подал повод, извинившись, сбежать под крыло министра — по военному делу, якобы. Королева поглядела ему вслед с укоризной, но что с мальчишки взять… Тот же Индур, только лет на пятнадцать старше — возрастом старше, не умом.
Лёгок на помине, подвернулся Её Величеству Индур: в глазах — отчаяние, губы дрожат — вот-вот зарыдает во весь голос, не смотря на бравый военный вид. Стыд за форму только и держит внутри ребёнка безразмерную обиду на всё и на всех.
— Индур, принеси-ка мне воды, — лишь бы отвлечь от тяжёлых мыслей. Остановился, сообразил, кто говорит, кинулся выполнять. — Нет, постой, вместе пойдём, — королева взяла за плечо солдатика и повернула в сторону кухни. — Чаю попьём или сока. Я не задерживаю тебя?
— Нет, Ваше Величество, — проглотил Индур огромный комок обиды, — мне некуда спешить…
— Оттого и нос повесил?
— Не берут меня в поход на озеро Глубокое — опасно, говорят. Оставляют в тылу, будто я маленький… А я уже сам на коня сажусь!
— Да, не скажи — достижение знатное! — и в голосе Магды слышно восхищение. — Где же будешь служить? Или — тайна?
— У Клонмела, в королевской сотне, — и вздох, глубокий-глубокий… И этому подвиги подавай и битвы…
— Знаешь, а в королевскую сотню кого попало не возьмут. Как ты думаешь, чья жизнь для Раттанара, да и для всего Соргона, сейчас — самая ценная? Кто врагам сейчас, словно кость в горле? — увидела в глазах понимание и закрепила успех: — Убить одного врага — похвально, не спорю, но защищать того, кто знает, как всех врагов победить — сотни похвал достойно. Сейчас, когда уходит отряд, каждому оставшемуся — за десятерых служить… Самое опасное место, Индур, подле короля. Я бы, например, гордилась таким местом службы… Если бы солдатом была…
Собирался и Клонмел — догонять короля, который ночью, с десятком стражей, срочно уехал охотиться: приспичило в самую темь, будто зверь лишь на полчаса в лес Лонтиров придёт, и — всё, и — ша, не увидит его больше никто. Двор в недоумении — сбежал, победитель, ни тебе «здрасьте», ни тебе — «прощай». Ни пира по случаю победы, ни приёма захудалого, а Вустер, злодей однорукий, уже с утра всю дворянскую молодёжь во дворце в строй загоняет. Именем короля загоняет, не как-нибудь. Кто добром не идёт — плетьми грозится. Это — дворянам-то, опоре всего государства!
У королевы защиты искали — не нашли: сама не дворянка, за дворян становиться не пожелала. Королю, говорит, жалуйтесь. Такому только и жаловаться — враз в петле ногами задёргаешь. С него станется — нет в Соргоне на короля управы. Глазом глянет — войска горят, крепостные ворота сами падают — магом похлеще Алана будет. Ни стрела его не берёт, ни меч острый — страшно спорить с таким, свои права отстаивать…
Баронесса Лонтир приехала, над страхами Двора смеётся:
— Зачем на человека враньё возводите? У страха глаза велики. Мы, Лонтиры, с оружием дела давно не имеем, и не могу я дворян из дома своего на службу дать: некому служить, ни меча, ни секиры в руках не удержат. Но не в стороне же стоять — продуктами, фуражом армии помогу, коней верховых да денег подкину… Глядишь, и наш над врагом верх будет… А после войны, кто помощь войскам оказал, награду от короля получат — каждый по вкладу своему…
Сказала, и к Вустеру — список даяния обговаривать: чего, да когда, да сколько. Стоят, дружелюбно беседуют, по бумагам карандашиком — чирк да чирк: отмечают согласованное уже. А нам самим — что, откупиться нельзя? Дождались — дама Сайда домой укатила — и на Вустера скопом: и от нас отступного прими. Разве ж жалко для нашей победы?
Вот — так! Поехал король на охоту и мимоходом армию снабдил — не было ещё острой в этом нужды, но, как говорится: запас кармана не оттянет. Хорошее начало, как известно, полдела делает. Удачной охоты Вам, Ваше Величество!
Приказ короля — поднять боевое настроение среди солдат — генерал Эрин выполнял с особым тщанием. Не было у него никаких сомнений в нужности приказов Василия, и чем непонятней для его прямолинейного характера был приказ короля, тем добросовестнее гном его выполнял. Что за боевое настроение, что за дух такой боевой может быть у солдата? Солдату приказали — он дерётся, если надо — то и умрёт, и никакое настроение, никакой дух в этом не участвуют… Так думал Эрин. Но… Раз Василий сказал, раз потребовал — то найди этот самый боевой дух, где хочешь, и поднимай… Ты — генерал, Эрин, высший армейский чин, после короля, разумеется, короля, который не ошибается, хотя, только о своих ошибках и твердит. Ну, и пусть его, на то он и король — что хочет, то себе и приписывает… Может, королю так и положено, может, должность его так требует… Сказано королём: «поднять!» — в лепёшку разобьёмся, сир, а поднимем… Что, мы с Тусоном вдвоём не придумаем — как? Да, запросто, сир, не сомневайтесь!
Оттого-то Эрин и Тусон, на обратном пути из Бахардена, и затеяли состязание: чья пехота лучше, выносливее, то есть. И гномы, и солдаты Тусоновых рот охотно втянулись в спор своих командиров, и в конце каждого дневного перехода валились с ног от усталости. Азарт был настолько велик, что генерал с командором вынуждены были назначить контрольные команды для проверки здоровья своих солдат, причём гномы проверяли пехотинцев Тусона, а ротные сержанты тщательно осматривали гномов.
Главное в походе — что? Главное в походе — ноги солдата. Солдат с растёртыми ногами — не боец. Солдат с обмороженными ногами — тоже не боец. Солдат в разбитой по дороге обуви — тем более не боец, ибо ему и ранения ног, и обморожения гарантированы. Всех пострадавших тут же снимали с дистанции — догонят тихим ходом, когда подлечатся или получат сменную обувь. Без разгильдяев, конечно, не обошлось ни у людей, ни у гномов, но справедливости ради следует сказать, что таких солдат было немного.
К радости Тусона, первенство держала его рота — рота Разящего. В ней не было ни одного отставшего или контролёрами отправленного в обоз воина, и Эрин, в досаде на отставание от роты своих гномов, всё время пытался умалить её успех. Главными аргументами, которые генерал приводил Тусону, предлагая не принимать в серьёз явную победу роты Разящего, были малочисленность и слишком уж отборный состав: почти полностью истреблённая в сражении у Скиронских ворот Раттанара, рота пополнялась медленно и только опытными и умелыми солдатами. Тусон делал это намеренно, давая Доверу время освоиться в роли командира.
Желающих попасть под начало юного героя было столько, что давно уже можно было довести численность роты Разящего до предписанной тысячи, но неопытный в военном деле мальчишка вряд ли управился бы тогда с командованием. Доверу ещё следовало дорасти по знаниям и опыту до присвоенного под давлением обстоятельств сержантского чина. Сейчас рота Разящего насчитывала всего сто десять человек, в число которых уже был набран полный ротный комплект капралов и сержантов.
Проезжая мимо весело шагающей роты, Эрин громко фыркал в бороду, и всячески демонстрировал своё недовольство дерзкой группкой людей, осмелившихся на марше обогнать его гномов. Что не мешало генералу, встретившись глазами с ротным, дружески подмигивать Доверу и приветствовать собрата по рыцарскому Ордену взмахом могучего кулака в кольчужной перчатке. Ротный отвечал ему тем же, под одобрительные взгляды своих солдат: вот, мол, какой у нас командир — с любым начальником запросто.