– Большая септима, – только и сказал он с горькой усмешкой. – Ну, конечно, ты же всегда с нее начинаешь.
Прослушивание
Коридор за дверью комнаты Йозефа наполнился гулом голосов собравшейся в большом зале публики. Брат попытался юркнуть обратно к себе, но я подтолкнула его вперед, из темноты к свету.
Наша маленькая гостиница еще никогда не вмещала такое количество гостей. Среди прибывших было немало бюргеров из города, включая герра Баумгартнера, отца Ганса. Мама торопливо сновала между столиками, принимая заказы. Вскоре из кухни появилась Кете с полными тарелками еды. Ганс, шедший следом, нес пивные кружки.
– А вот и наш маленький Моцарт! – Один из гостей вскочил с места, радостно показывая пальцем в мою сторону. Сердце у меня екнуло от волнения, но тут я увидела, что палец устремлен не на меня, а на Йозефа, робко прятавшегося за моей спиной.
– А ну, малыш Моцарт, сыграй-ка нам джигу!
Разумеется, гость указывал не на меня. Я – никто, просто дочка Фоглеров, заурядная и невзрачная, у меня нет ни красоты, ни таланта, которые выделяли бы меня среди остальных. Я осознавала правду, однако это не смягчило моего разочарования.
– Лизель! – Йозеф вцепился в мою юбку.
– Я здесь, Зефф. Ступай. – Я легонько подтолкнула его к маэстро Антониусу.
Наш отец и скрипичный мастер заняли места у камина, возле фортепиано. Из двух домашних инструментов этот был лучшим; папа использовал его, когда еще занимался с учениками. Сейчас отец склонился над знаменитым музыкантом, и оба оживленно вспоминали времена, когда, на пике карьеры, вместе играли с «великими» в Зальцбурге. Беседа велась на итальянском – для маэстро Антониуса этот язык был родным, тогда как папа владел им не очень хорошо. Заметив пивные кружки, стоявшие перед ним, я поморщилась: если уж отец начал пить, теперь его не остановишь.
– Это и есть ваш мальчик? – спросил маэстро Антониус, когда Йозеф вышел на середину зала. На немецком старик изъяснялся вполне сносно.
– Да, маэстро. – Папа с гордостью похлопал Зеффа по плечу. – Позвольте представить: Франц Йозеф, мой единственный сын.
Брат бросил на меня испуганный взгляд, я ободряюще кивнула.
– Подойди ближе, юноша. – Маэстро жестом поманил его к себе. Я поразилась: пальцы музыканта были узловатыми и скрюченными от ревматизма. Удивительно, как он вообще до сих пор играл на скрипке. – Сколько вам лет?
Йозеф вжал голову в плечи. Нервно сглотнув, он выдавил:
– Четырнадцать, маэстро.
– И как давно ты занимаешься музыкой?
– С младенчества, – вмешался папа. – Играть он начал раньше, чем говорить!
– Георг, пускай парень сам за себя скажет. – Маэстро Антониус снова посмотрел на Йозефа и кашлянул. – Ну, так что же?
Брат перевел взгляд с меня на отца и только потом сказал:
– Я занимаюсь с трехлетнего возраста, маэстро.
Маэстро Антониус фыркнул.
– Дай угадаю: фортепиано, теория и история музыки, композиция, так?
– Да, маэстро.
– Полагаю, отец также обучал тебя французскому и итальянскому?
Йозеф окончательно растерялся. Помимо немецкого языка и баварского диалекта, мы совсем чуть-чуть говорили на французском, а из итальянского знали разве что музыкальные термины.
– Ладно, вижу, что не учил, – маэстро небрежно махнул рукой. – Ну, – он кивнул на скрипку в руке Йозефа, – посмотрим, что ты умеешь.
В голосе старого маэстро звучал неприкрытый скептицизм и презрение. Должно быть, он задавался вопросом, почему Георг Фоглер до сих пор не свозил своего отпрыска ни в одну из столиц, если парнишка действительно чего-то стоит.
«Потому, – с обидой подумала я, – что папа видит не дальше дна пивной кружки».
– Итак? – выразил нетерпение маэстро, видя, что Йозеф колеблется. – Что ты нам сыграешь?
– Сонату Гайдна, – слегка запинаясь, промолвил брат. Внутри у меня все сжалось от сочувствия.
– Гайдн? Нет у него ни одного путного произведения для скрипки. И какую же именно сонату?
– Н-номер два. Ре мажор.
– Тебе, очевидно, нужен аккомпанемент. Франсуа!
Рядом с маэстро Антониусом буквально из ниоткуда возник паренек. Пораженные его внешностью, мы с Йозефом едва не подскочили на месте. Трудно сказать, что удивило нас больше – красота молодого человека или темный оттенок его кожи.
– Это Франсуа, мой ассистент, – объявил маэстро Антониус, не обращая внимания на изумленные ахи публики. – К сожалению, он не скрипач, зато клавишными инструментами владеет мастерски.
От издевки маэстро мои брови невольно поползли вверх. Юноша в напудренном парике, одетый в безукоризненный сюртук из парчи цвета слоновой кости, расшитый золотом, и замшевые бриджи, напоминал скорее симпатичного фаворита, нежели помощника музыканта. Сердце кольнул страх: что вообще за человек этот маэстро Антониус?