Ирена в безмолвной ярости скрипнула зубами и попыталась было отвести брата в гостиную, но он, снова потеряв равновесие, навалился на нее, и она пошатнулась.
— Будьте вы оба прокляты! — не сдержалась она. — Что один, что другой. Выдать меня замуж за первого встречного с тугим кошельком, чтобы вволю пьянствовать и проматывать его деньги. Два сапога пара!
— Так! — Фэррел рывком высвободил руку и, на мгновение собравшись, самостоятельно добрел до гостиной. Там он остановился и, расставив ноги на предательски вздыбившемся полу, медленно покачивался, как матрос на палубе. — Ты и не думаешь о благодарности, а ведь я защищал твою честь, — с упреком произнес он, пытаясь смотреть сестре в глаза. Но в его нынешнем состоянии это была невыполнимая задача, и он оставил ее, бесцельно скользя взглядом по комнате. — Мы с отцом хотим видеть тебя счастливой, чтобы ты не досталась какому-нибудь мерзавцу.
— Мою честь? — усмехнулась Ирена и с жалостью посмотрела на брата. — Если ты напряжешь память, Фэррел Флеминг, то окажется, что ты защищал честь отца, а не мою.
— Да? — Он сразу сник, как ребенок, пойманный за шалостью. — Да, правильно. Отца. — Он опустил глаза, посмотрел на увечную руку и протянул ее вперед, взывая к сочувствию.
— Наверное, в какой-то мере ты защищал и меня, так как я тоже ношу фамилию Флеминг, — размышляла вслух Ирена. — Благодаря Кристоферу Ситону об отце поползли такие сплетни, что трудно было чувствовать себя в стороне.
Она снова задумчиво посмотрела сквозь испещренное каплями стекло на мокрый пейзаж за окном и на мгновение забыла о брате, который тем временем обнаружил на столе графин с виски и неверными шагами направился к цели. Мост все еще был пуст, и это означало, что одинокий всадник едет сейчас по выложенной булыжником мостовой. Похоже, он никуда не спешил и, не боясь мелкого дождя, совершал неторопливую прогулку, словно у него в запасе была вся жизнь. Как бы Ирена хотела оказаться на его месте! Тяжело вздохнув, она повернулась к Фэррелу и тут же в бешенстве топнула ногой. Он уже приготовил стакан и здоровой рукой пытался вынуть пробку из графина.
— Фэррел! Тебе на сегодня не хватит?
— Да, я пытался защитить доброе имя отца, — промямлил он, не прекращая своего занятия. Трясущейся рукой он наполнил стакан. Воспоминания о дуэли постоянно преследовали его. Он снова и снова слышал оглушительный грохот собственного выстрела и видел изумление и ужас на лице секунданта, держащего в поднятой руке платок. Эта картина постоянно вставала у него перед глазами, и он заново переживал странную смесь страха и растущего восторга, когда его противник пошатнулся, сделал шаг назад и схватился за плечо. Кровь заструилась меж пальцев Ситона, и Фэррел, холодея, ждал, что сейчас он осядет на землю. Но вместо этого Ситон лишь крепче встал на ноги, и радостное облегчение, нахлынувшее было на Фэррела, мгновенно смыл холодный пот. Что он наделал: выстрелил, не дождавшись сигнала! Ситон медленно поднял пистолет, и дуло уставилось прямо ему в грудь.
— Ты бросил вызов человеку, гораздо более опытному, чем ты, и все из-за карт, — упрекнула его Ирена.
В голове у Фэррела гудело, и слова Ирены не доходили до его сознания. Парализованный картиной, которая медленно рисовалась у него в мозгу, он видел только дуло пистолета, направленное на него тем ранним утром, слышал гулкие удары собственного сердца, чувствовал выворачивающий наизнанку страх, который с тех пор мучил его по ночам, не давая уснуть. В то морозное утро струйки пота затекали ему в глаза, но он от страха не мог даже моргнуть, боясь, что это движение заставит дрогнуть палец на спусковом крючке.
Ужас наполнил его, и, взвыв от беспомощной ярости и унижения, он поднял руку, чтобы швырнуть свой пистолет на землю.
Второй выстрел разорвал тишину раннего утра, и звук его эхом покатился по равнине. Фэррел издал истошный вопль. Пуля прошила ему руку, и жаркая боль запульсировала во всем теле. Прежде чем дым рассеялся, он упал на холодную, мокрую от росы лужайку и, скорчившись на земле, застонал от боли и унижения. Подняв глаза, он увидел врача, который бинтовал ему руку, и еще чей-то размытый силуэт. Он узнал своего мучителя. При виде того, как хладнокровно Кристофер Ситон пытается куском ткани остановить сочившуюся из его раны кровь, ему стало еще более стыдно.
Сквозь пелену боли Фэррел осознал, что, сделав нечестный выстрел, он проиграл гораздо больше, чем дуэль. Это был сокрушительный удар по его репутации. Больше никто не станет драться с таким трусом, и ему никогда не унять угрызений совести.