Чуть позже на дороге ночной всадник нагнал испуганную лошадь и с сомнением посмотрел на пустое седло, не понимая, куда делся седок. Погоня увлекла его и несколько отвлекла от мрачных мыслей. Оглядевшись с недовольным видом, Кристофер подхватил чужую лошадь под уздцы и повернул вместе с ней к Сакстон-Холлу. Возможно, у него просто разыгралось воображение, когда ему на мгновение показалось, что это Флеминг, но, кто бы то ни был, ему придется продолжить свой путь пешком.
Вернувшись в особняк, он ощутил, как темно и пусто в доме. Кристофер бесцельно бродил по комнатам, каждой своей клеточкой ощущая мучительное одиночество. Впервые в жизни он познал счастье обладания любимой и любящей его женщиной. Счастье ушло, и ему оставалось только вспоминать.
Только луна освещала темную гостиную. Камин остыл, и призрачные тени на стенах печально напоминали о царивших здесь недавно смехе, тепле и веселье. Он застонал от бессилия. Зайдя в кабинет старого лорда, он машинально коснулся клавиш клавесина. Когда рядом не было Ирены, даже инструмент звучал тускло и безжизненно.
Кристофер услышал, как большие часы в холле пробили три часа ночи. Он вошел в свою спальню и, сняв только ботинки, вытянулся на кровати. Пытаясь расслабиться, он заставил себя представить парусник, качающийся на волнах. Ему необходим отдых, хотя бы на несколько часов. Вскоре он уснул.
Солнце светило прямо на Эвери, и сквозь опущенные веки он видел красные движущиеся пятна. Он чувствовал боль в каждой клеточке своего истерзанного тела и совсем не мог шевелить левой рукой. Но он все еще жив, с радостью подумал он, чувствуя, как в висках стучит кровь. Ночной холод все еще напоминал о себе противной мелкой дрожью. Он лежал там же, куда упал, чувствуя, как острая галька впивается в спину и ноют глубокие царапины, оставленные колючками кустов. У него не было сил встать, да и желания тоже. Он знал, что любое движение причинит ему новую боль.
Какая-то птичка пролетела над его головой и опустилась на ближайшую ветку дерева. Эвери приоткрыл глаза и, увидев пичужку, радующуюся новому дню, решил, что она над ним просто издевается.
Легкое дуновение ветра коснулось его тела, и Эвери почувствовал, что он босой. Кривясь от боли, он приподнял голову и увидел свои голые исцарапанные ноги. Из-под жилета торчали только обрывки подтяжек. Он откинул голову назад и посмотрел на край обрыва. Там, зацепившись за сук поваленного дерева, развевалось то, что осталось от его брюк.
Несколько минут Эвери уговаривал себя, что кости целы. Постанывая от боли, он перевернулся, опираясь о землю ладонями и коленями, и медленно пополз, огибая кусты и деревья, по направлению к своим штанам. Его усилия ни в коей мере не были вознаграждены: обрывки ткани мало напоминали прежнюю деталь туалета. Лучшее, что можно было сделать в этой ситуации для соблюдения приличий, — это соорудить из остатков одежды нечто наподобие юбочки.
Естественно, лошади, которую ему подарил шериф, и след простыл. Эвери застонал, оплакивая потерю прекрасного седла. Если бы он продал его, то получил бы фунтов пятьдесят или даже больше. Вполне достаточно, чтобы сесть за карточный стол и начать заново испытывать свою удачу. Но как он мог забыть?! Две сотни фунтов в кошельке прекрасно послужат этой цели.
Он не мог удержаться, чтобы не пересчитать свое сокровище. Достал кошелек и высыпал содержимое на плоский камень. По большей части монеты были почему-то очень толстыми и темными. Он схватил одну из них и прикусил зубами. На ней остался довольно заметный след. Это свинец! Тяжелый свинец, чтобы кошелек выглядел внушительно. Приглядевшись, Эвери обнаружил, что обладает всего лишь двадцатью фунтами с небольшим! Он выкрикнул в тишину леса самое грязное проклятие, которое знал, потрясая пригоршней бесполезных свинцовых кружочков. Его обдурили! Слезы застилали глаза. Все его планы, надежды и ожидания рухнули! Каких-то жалких двадцать фунтов!
Отчаяние уступило место злости, и Эвери поклялся встретиться с лордом Толботом и рассказать ему об этом издевательстве. Он натянул шляпу, затем встал на колени и на четвереньках пополз к дороге. Он уже собрался было встать во весь рост, когда услышал приближающийся стук лошадиных копыт, и спрятался за куст. Через минуту на дороге показалась большая черная карета и четверо всадников, сопровождавших ее. Он смотрел во все глаза, пока они не подъехали достаточно близко, а потом бросился на землю, узнав на дверце кареты герб Сакстона.
Клаудиа похлопывала письмом по ладони, все сильнее раздражаясь от невозможности заглянуть внутрь. Она заверила человека, который его доставил, что передаст письмо лорду Толботу, как только тот вернется. Но тогда она точно не узнает, что там написано. Временами отец становился ужасно скрытным и ничего не рассказывал ей о своих делах.
Недавно она подслушала его разговор с Аланом Паркером, и довольно частое упоминание имени Кристофера не ускользнуло от ее ушей. Они говорили о том, что янки и есть ужасный ночной всадник, и эта мысль взволновала ее.
Она представляла его себе прекрасным рыцарем, который скачет под покровом ночи, но не убивает, как писали в газетах, а утоляет свое вожделение с красивыми молодыми девушками, пленяя их на несколько сладостных часов. Но конечно, ночной всадник мог себе позволить убить Тимми Сиарса и Бена Моуза, они все равно никому не нужны.
Клаудиа все теребила и теребила печать, которая скрепляла письмо, затем, не выдержав, подошла поближе к камину и протянула руку к огню. Воск размягчился, и она осторожно соскоблила его с одной половинки сложенной бумаги. Отец ничего не заметит, если опять нагреть и примять воск. Но надо спешить. Он обещал Паркеру вернуться сегодня до полудня.
Клаудиа нетерпеливо раскрыла письмо и забегала глазами по строчкам, медленно шевеля губами.
«…сообщил мне, что его дочь, леди Сакстон, носит ребенка от Ситона. Я взял ее под свою охрану и держу в качестве приманки для негодяя янки. До вашего прибытия она будет находиться в разрушенной крепости на западном берегу реки. Алан Паркер».
Лицо Клаудии исказило бешенство, она отбросила письмо прочь и вылетела из кабинета отца, не заботясь о его реакции на свой поступок. Ей было необходимо поквитаться с этой мерзавкой, так называемой леди Сакстон, и ничто не могло ее остановить.
— Чарльз! — нетерпеливо окликнула она слугу, пробегая через залу.
Послышались звуки торопливых шагов, и слуга влетел в дверь, напуганный гневом госпожи. Бросив взгляд на Клаудию, он замер.
— Да, хозяйка? — еле слышно проговорил он.
— Пусть Руфус приготовит карету, — выпалила Клаудиа. — Я уезжаю.
— Да, хозяйка. — Он покорно кивнул и заторопился выполнять ее приказание.
Кликнув горничную, Клаудиа помчалась к себе в спальню, а бедная девушка бегом припустилась за ней.
— Я собираюсь уехать, — сообщила ей на ходу Клаудиа. — Приготовь мою одежду.
— Ка…
— Красное дорожное платье и шляпку с перьями. И сейчас же, пошевеливайся! Я тороплюсь!
Юная горничная собралась было проскользнуть в спальню, но вовремя опомнилась и посторонилась, чтобы пропустить хозяйку. Проходя мимо, Клаудиа бросила на нее уничтожающий взгляд, и девушка задрожала. После недавней выволочки, которую ей устроила Клаудиа, синяки едва успели зажить, и, глядя на разъяренную хозяйку, она ожидала, что та и на сей раз не ограничится словами.
Через полчаса Клаудиа вышла из спальни, миновала искусно отделанную залу и стала спускаться по ступенькам, на ходу натягивая перчатки. Она увидела, что дворецкий уже торопится открыть дверь, но решила, что такое рвение должно входить в его обязанности. Слишком поздно она поняла, что ошиблась, ибо, когда Чарли открыл, на пороге она увидела человека, от одного вида которого ее охватывала паника, — лорда Сакстона.
— Я приехал к лорду Тол…
Лорд Сакстон остановился на полуслове, заметив на ступенях фигуру в темно-красном, и Клаудиа в страхе огляделась, пытаясь найти, куда спрятаться. Но не успела она сделать и шага, как гость, обойдя слугу, достаточно быстро подскочил к лестнице.