– Вы абсолютно правы, мой мальчик! – воскликнул бумажный магнат Джон Филлипс.
Послышались одобрительные возгласы, выражение согласия с мнением Фредди, аплодисменты. Даже сэр Стюарт кивал. Чувствовалось, речь Литтона успокоила его. Джон Филлипс встал, вытер рот и провозгласил тост:
– За Фредди Литтона! Фредди понимает нас, выражает наши интересы, и я хочу, чтобы он представлял их в правительстве. Фредди, мальчик мой, я буду голосовать за вас.
И опять гости одобрительно зашумели. Взметнулись руки с наполненными бокалами, но не все. Фредди приветливо улыбался, а глаза зорко следили за теми, кто не торопился поддержать тост. Первым он заметил Эдвина Уолтерса, крупного пуговичного фабриканта. Тот не поднял бокал по понятной причине: он был пуст, и Уолтерс ждал, когда официант его наполнит. Вторым, кого заметил Фредди, был Дональд Лэм, занимавшийся серебрением изделий и владевший сетью мастерских. Но и здесь причина была очевидна: Лэм уронил на колени булочку и торопился ее подобрать, пока та не упала на пол. Не поднял бокал и Джо Бристоу, однако там никаких заметных причин не было. Он просто не хотел пить за Фредди. Джо сидел, откинувшись на спинку стула, и его лицо было непроницаемым.
– Фредди, а какая польза Восточному Лондону от гомруля? – спросил Джо, дождавшись, когда смолкнут возгласы. – Какие блага принесет ограниченное ирландское самоуправление грузчикам, работницам спичечных фабрик и уборщицам в Уайтчепеле, Уоппинге и Лаймхаусе?
Улыбка Фредди сделалась напряженной. От Бристоу этого и следовало ожидать. Он был крупным торговцем, но действовал совсем не так, как его собратья. Джо не жаловался на налоги. Не требовал правительственного контроля над профсоюзами и тюремных сроков для бастующих рабочих. Вместо этого Бристоу защищал права рабочих. Его поведение раздражало Фредди. Чертов упрямец!
– Как вы наверняка знаете, Джо, многие из моих избирателей и ваших рабочих – ирландцы. Выступая в поддержку гомруля, я учитываю и их интересы. Заботы Ирландии по-прежнему остаются их заботами. Вы же это понимаете?
– Нет, Фредди, не понимаю, – ответил Джо. – Если ирландец живет в Восточном Лондоне, он уже не в Ирландии. Спрашивается, зачем он уехал из родной страны? Чтобы найти работу. Чтобы зарабатывать больше, чем у себя на родине. Он хочет денег, которых хватало бы на еду и одежду для детей. На их учебу, чтобы не бросали школу и не шли на фабрики из-за необходимости помогать семье. Здешнему ирландцу плевать, если Вестминстер рассорится с Дублином. Его больше волнует возможность вступить в профсоюз и не быть уволенным за это. Что вы намерены сделать для него?
– Я очень рад, что вы спросили об этом, – сказал Фредди; он любил подобные вопросы, поскольку давно научился на них отвечать. – Вот мой ответ: столько, сколько я в состоянии сделать. Я уже довел до сведения правительства амбициозный план социальных реформ в Восточном Лондоне. Недавно оно выделило деньги для ремесленной школы для девочек при миссии Тойнби. Вы наверняка знаете, что я тесно сотрудничаю с одним молодым доктором, практикующим в Уайтчепеле, над осуществлением моей идеи об открытии бесплатных больниц для беременных женщин и маленьких детей. Я добиваюсь выделения субсидий на молоко для младенцев, веду переговоры о внедрении программы по основам здорового образа жизни и личной гигиены для начальных школ. Я также являюсь председателем комитета, который следит за посещаемостью школьных занятий детьми из бедных семей. Это касается детей всех возрастов. Мои планы гораздо обширнее, и я мог бы еще многое рассказать моим уважаемым гостям, но замечаю неоднократные попытки официантов подать на стол говядину по-веллингтонски. Боюсь, дальнейшее промедление может обернуться бунтом за столом.
Судя по Джо, он хотел сказать еще что-то, но смех гостей лишил его такой возможности. Именно на это и рассчитывал Фредди. Филлипса, Уолтона и других больше волновала остывающая говядина, чем переселившиеся соотечественники Пэдди Финнегана, которые даже не имели избирательных прав.