Он открыл глаза и увидел ее. Доктора. Она всматривалась в его лицо. У нее были серые глаза. Светло-серые, мягкие, как крыло чайки.
– Где я? – спросил Сид.
– В больнице. У вас серьезная рана. И болезнь у вас тоже очень серьезная.
В больнице. Паршивая новость. Больница мигом выдаст тебя полицейским. Кто-то снял с него наручники, но Дональдсон в любую минуту может вернуться. Или Литтон. Сид не доверял этому месту. И ей не доверял.
– Дайте мою одежду. Я ухожу, – заявил он и попытался сесть, но боль накрыла его, как приливная волна, снова швырнув на койку.
– Не делайте этого, – сказала врач.
Он почувствовал у себя во рту термометр.
Доктор засекла время, вытащила термометр и объявила:
– Сто пять. Уже лучше. Возможно, мы сумеем согнать температуру.
– Зачем вы это делаете? – резко спросил Сид.
– Проверяю, как отступает ваша лихорадка.
– Я не про это, – покачал он головой. – Зачем вы мне помогаете?
– Потому что, мистер Мэлоун, я врач. Это моя работа. А сейчас потерпите. Мне нужно сделать вам укол.
Игла проткнула ему кожу. Вокруг разлилось тепло. Боль немного отступила. Сид едва не заплакал, так он был благодарен этой женщине.
– Сделайте еще один укол. Пожалуйста, – попросил он.
– Сейчас не могу. Только через несколько часов.
– Который теперь час?
– Начало десятого. Следующий укол я смогу вам сделать только в полночь.
Она встала, приготовившись уйти.
– Еще три часа? Я не выдержу. Куда вы уходите? Поговорите со мной.
– Поговорить с вами? Не могу. Я должна…
Он схватил врача за запястье, удивив ее. Он совсем не хотел ее пугать. Но ему было страшно. Очень страшно.
– Пожалуйста, – сказал Сид и снова попытался сесть.
– Мистер Мэлоун, извольте лечь!
– Так вы останетесь?
– Хорошо, я останусь, но только если будете лежать.
Он согласился.
– Расскажите мне что-нибудь. Что угодно. Просто чтобы была тема разговора. Например, как вы стали врачом.
– Вы взвоете от скуки, – устало рассмеялась она.
– Ничуть. Я хочу знать.
Дверь палаты приоткрылась.
– Доктор Джонс, вот говяжий бульон, о котором вы просили. И еще сестра Абель подумала, что вам самой не помешает чашка чая.
– Поблагодарите ее от моего имени. И вам спасибо.
Девушка оставила поднос на столике возле койки Сида и ушла. Ему показалось, что она вот-вот присядет в реверансе. Медсестра с восхищением смотрела на врача, а врач этого даже не замечала.
– Выпейте немного бульона.
– Не могу. Меня сразу вырвет. Поговорите со мной… пожалуйста.
– Мистер Мэлоун, вы всерьез хотите слушать про учебу в медицинской школе? Я, наоборот, стараюсь удержать вас от впадения в кому, а не толкать туда.
– Разговор… ваш голос… он отвлекает меня от боли.
– Так сильно болит? – спросила она, озабоченно морща лоб.
– Жуть полнейшая.
– Хорошо. Но тогда пусть это будет услуга за услугу. Я расскажу вам свою историю, а затем вы расскажете свою.
Сид кивнул. Сейчас он согласился бы на что угодно. Врач села у изголовья койки и начала рассказывать. Она смущалась, часто запиналась, а один раз даже остановилась и призналась:
– Самой не верится, что я рассказываю о подобных вещах. Раньше я никому про это не рассказывала.
– Почему?
Она ненадолго задумалась.
– Никто и не спрашивал.
Прошло еще несколько минут. Она заговорила о том, каково это: в восемнадцать лет, одной, оказаться на Хантер-стрит, на ступенях крыльца Лондонской медицинской школы для женщин. Хмурое выражение лица исчезло, разгладились морщины на лбу. Она рассказала Сиду, как получила свой первый «неуд» по химии и первое «отлично» по диагностике. Рассказала о нескончаемых вечерах в библиотеке, о первом вызове на дом, когда стажировалась в Королевской бесплатной больнице. Рассказала и об отношении студентов-мужчин, которые всячески поносили и смешивали с грязью ее и таких, как она, поскольку считали, что женщинам нечего соваться в медицину. Сид просил поговорить с ним, чтобы отвлечь разум от боли, но, к своему удивлению, его заинтересовал рассказ доктора. И она сама заинтересовала, чего он совсем не хотел.
Доктор Джонс рассказывала Сиду об ощущениях, возникавших, когда осматриваешь пациента, говоришь с человеком, который в тот момент корчится от боли; как нелегко бывало завоевать доверие. Иные пациенты поначалу даже прикасаться к себе не разрешали. А доверие к врачу – самое ценное. И какая это неописуемая радость, когда твой больной начинает выздоравливать, как здорово сражаться за чью-то жизнь. Сид внимательно наблюдал за ее лицом. Исчезла прежняя сдержанность. Лицо доктора Джонс оживилось и засияло.