Пока Сорен разговаривал со своим секретарем, Кингсли изучал офис. Казалось бы, ничего не изменилось с тех пор, как он был здесь в последний раз – а прошли годы. Годы и годы. Стены были выкрашены в кремово-белый цвет, а паркетный пол был покрыт большим выцветшим персидским ковром, который, как он догадался, когда-то был сине-золотым, но теперь стал тускло-серым и еще более тускло-желтым. Во встроенных книжных шкафах от пола до потолка хранились Библии и толстые богословские фолианты, некоторые на латыни и греческом языках, на которых Сорен читал так же комфортно, как на английском и французском.
Стол был большим, но не величественным. Дуб медового цвета, похожий на старомодный школьный учительский стол с антикварной медной лампой наверху. Никакой декор не казался особенно «Соренским», и Кингсли предположил, что все в офисе находилось здесь, когда он въехал, и останется здесь, если он когда-нибудь уедет. Вот только Кингсли не мог представить Сорена где-либо, кроме Уэйкфилда, служащего мессу шесть дней в неделю, управляющим на похоронах и свадьбах и тренирующего разношерстную команду футболистов, обучающихся совместно, — «Пресвятое серде атакует», их талисман — мультяшное сердце, размахивающее палашом.
Трофей «Атакующего сердца», занявший второе место на турнире церковной лиги 2010 года, стоял на маленькой металлической коробке на полке. Чёртов Первый Пресвитерианин завоевал чемпионство. Снова.
Трофей не был единственным дополнением к офису. На стене висела небольшая круглая вышивка, которую Кингсли раньше не видел.
“Истина делает любовь возможной; но любовь делает истину терпимой.”
Архиепископ Роуэн Уильямс.
Подарок прихожанина Сорену, догадался Кингсли, прочитав крохотные вышитые буквы внизу: Отцу МС от КДж.
Сорен закончил разговор с Дианой и сел в офисное кресло, повернув его лицом к Кингсли, стоявшему у книжного шкафа у окна.
- Прости, - сказал он. - Священники не работабют с 9 до 5.
- Все в порядке, - ответил Кингсли. - Правда. - Он поверулся и сел на подоконник, хотя стекло и было холодным, а за окном ничего кроме темноты, обледенелых веток вяза. - Кто такой КДж? - спросил Кингсли, кивая на вышивку на стене.
- КДж? А, Кетрин Дженсен. Она из хора, вышивает в свободное время.
- Она влюблена в тебя?
- Ей девяносто один. И да, думаю влюблена.
Кингсли улыбнулся.
- Ты поставил наш трофей.
- Я прятал его от стыда, - сказал Сорен, изображая отвращение. - Я никогда не прощу Первому Пресвитерианцу то, что он снова нас обыграл. Ты знаешь, что они жульничали.
- Как?
- Потому что в их команде есть игроки лучше, чем у нас.
Кингсли отпил вина и поставил свой бокал.
- Что в коробке?
- В какой?
- В закрытой. Под трофеем.
Сорен взглянул через плечо на коробку, и когда он обернулся, его глаза были другими.
- Просто письма.
- В шкатулке с замком.
- Они от Элизабет, - ответил Сорен. - Старые письма со времен школы.
Элизабет, сестра Сорена, с которой у него было тяжелое прошлое. В детстве она подверглась насилию со стороны отца. Когда ей было двенадцать, а Сорену одиннадцать, она спровоцировала с ним кровосмесительные насильственные отношения. С собственным братом. Сорен уже говорил, как трудно было даже находиться с ней в одной комнате, что это навевало тревожные воспоминания.
- Не нужно было спрашивать, - сказал Кингсли.
— Ты можешь спрашивать меня о чем угодно, — мягко сказал Сорен, как будто разговаривал с напуганным ребенком, которому предстоит сделать трудное признание. - Ты знаешь это, не так ли? Если я смогу на это ответить, я отвечу.
- Правда? - Кингсли покачал головой. - Прости меня за скепсис. У меня такое чувство, будто ты годами скрывал от меня свою тайну.
— Я знаю, — сказал Сорен, торжественно кивнув. - Скрывал. Мысленно я убедил себя, что защищаю тебя. Думаю, правда в том, что я защищал себя не меньше, если не больше. Но я стараюсь быть более честным со всеми нами. Если хочешь что-то узнать, спроси.
- Ты пожалеешь об этих словах.
Сорен улыбнулся.
- Испытай меня.
Глава 8
Испытать его? Светловолосый монстр был столь же высокомерным, сколь и красивым. Кингсли покажет ему.
- Ладно. Первый вопрос. Откуда у тебя эта пижама? Есть каталог пижам только для священников?
- Нравится? Элеанор купила. И красную, с принтом из леденцов, тоже.
- Они шьют втоего размера?
Сорен поднял бокал вина.
- Очевидно.
- Они очень милые.
- Спасибо. Я всегда хотел быть милым. - Он сделал глоток. - Это твой вопрос?
- У меня есть еще.
Сорен протянул руку, ладонью вверх.
- Задавай.
- Почему ты хранишь письма сестры?
Сорен снова сел и шумно выдохнул.
- На вопрос о пижаме было гораздо проще отвечать. Много раз я хотел сжечь их. Однако, поскольку Элизабет пишет в них о жестоком обращении со стороны отца, уничтожить их было бы равносильно уничтожению улик. Стюарт Баллард…
- Кто?
- Священник, мой духовник, предложил мне положить их в запертый ящик, выбросить ключ и поставить на полку, где я мог бы видеть их каждый день, пока я к ним не привыкну, и они больше не будут иметь никакой власти надо мной. Это называется экспозиционной терапией. Кажется, сработало. Теперь это просто письма в коробке. Полагаю, они имеют и некую сентиментальную ценность. Если не считать редких писем с угрозами от отца, в школе мне никто никогда не писал. Я чувствовал себя там совершенно брошенным. Наконец, через два года Элизабет каким-то образом узнала, куда меня отправили, и начала тайно мне писать. Первое письмо, которое я получил от нее, было настоящей находкой. Не могу передать, насколько сокрушительным было мое одиночество. - Он улыбнулся. - Пока одна французская шлюха и мазохист не изменил мою жизнь.
Снова счастье, чистое счастье, сильное как кокаин, ударило в спинной мозг Кингсли и прострелило все его тело.
- Нора знает, что у тебя есть эти письма?
- Не думаю. Она никогда не спрашивала. Я просил ее не спрашивать. К удивлению, она подчинилась.
- Внутри меня есть крошечная ужасная часть, которая рада, что я знаю, а она нет.