— Да что ты говоришь? И с чего бы им тебе радоваться? — язвит Левитина.
— Как говорится: с кем Новый Год встретишь, с тем его и проведёшь. Поэтому я просто обязан постоянно быть рядом, — его голос кажется спокойным, но всё-таки проскальзывают сердитые нотки с намёк на претензию.
Виснет неловкая пауза. Лишь Виктор Геннадьевич продолжает чавкать.
— Люся, что за чушь он несёт? — напирает тётка.
Все выжидающе уставляются на маму. Я уже открываю рот, чтобы вмешаться и получаю по ноге. Осматривая всех вокруг, пытаюсь сообразить, кто это сейчас заткнул мне рот. И на миг перехватываю остерегающий взгляд Николая Петровича. Это именно он не хочет, чтобы я говорила вместо мамы.
Теперь всё понятно. Он нисколечко не пьян, всего лишь правдоподобно играет. Тем самым ставя маму в неловкое положение. А для чего?
Наконец мама отживает и, прочистив горло, отвечает:
— Это не чушь. Мы, действительно, встретили Новый Год вместе, — признаётся она и тут же добавляет, — мы же соседи, в конце концов. А Николай совсем один. Вот мы с Нюрой и пожалели его.
Н-да. Вот это ответик. Я смотрю на посеревшее лицо Николая Петровича в ожидании расправы. Судя по сузившимся зрачкам и нехорошей ухмылки, она будет прямо сейчас.
— Значит, так. Вы сердобольная женщина, Людмила, просто пожалели никому не нужного мужчину? — сверлит он её взглядом. Мама лишь тяжелого сглатывает, не зная куда деть свой виноватый взгляд, — ну спасибо Вам. А скажите, поцелуй также являлся частью благотворительной акции?
При слове поцелуй мама вздрагивает, а родственники шокировано охают. После чего, осматривая соседа с головы до ног, презрительно кривят лица.
— Что же Вы молчите? Может мне ещё что-нибудь перепадёт в честь Рождества, например, — кажется, он скоро прожжет на мамином лице дыру.
И она срывается и, вскакивая, с места кричит:
— Чего вы хотите от меня услышать, — давно я не видела её такой нервной. Нет, я не могу больше молчать.
— Аня, не вмешивайся, — одним жестом руки останавливает меня сосед, всё так и не отводя своих глаз от мамы. А потом встаёт, нависая над ней.
— Я лишь хочу честности и искренности. Если вы меня стыдитесь, то не надо меня спаивать и прикидываться незнакомкой при посторонних. Просто скажите, что не хотите иметь со мной ничего общего. А вчерашний поцелуй спишем на превышение дозы выпитого.
Мама чуть ли не плачет. Но её вид не трогает соседа. Он продолжает говорить.
— Но если это не так, то переступите, наконец, через свои предубеждения. Посмотрите мне в глаза и перестаньте бояться собственных чувств.
— Я не знаю, — отчаянно кричит она, заламывая руки.
На лиц Николая Петровича написано разочарование.
— Очень жаль, — выдыхает он и удаляется.
Через секунду после выхода соседа на маму обрушивается град вопросов и обвинений.
— Что это всё значит? Ты чего с ним связалась? — плюётся тётка.
— Фу, ну и вонь от него, — кривится Алиса.
Лжёт гадина, думаю я. Нет никакой вони.
— Я б ему вмазал, только мараться лень, — говорит Колобок Геннадьевич, поедая четвёртую куриную ножку.
— На него нужно написать жалобу в органы и забыть, — предлагает Альберт.
— Да отстаньте вы от нас. Это наше личное дело, с кем, где и как встречать Новый Год, Старый Новый Год, масленицу и другие праздники, — не выдерживаю я.
— Люся, ты совсем перестала дочь воспитывать. Смотри, какая грубиянка выросла, — ворчит тётка.
У меня нет сил лицезреть эту семейку. Тут ещё Альберт за ногу меня щиплет.
— Пойду за водой схожу, — говорю я и выхожу из-за стола.
Выхожу из дома и вижу на соседском крыльце силуэт и поднимающийся к небу дым. Николай Петрович, наверное, курит от волнения.
По возвращению от колодца вижу стоящего у калитки Альберта с сигаретой в руках. Снова осматривает меня похотливым взглядом.
— Нюрочка, ты так похорошела. Такая аппетитненькая. Дай ущипну. Или поцелую, — дышит перегаром прямо в лицо.
— Дай пройти, — откашливаясь, требую я. Но он не шевелится.
Я пытаюсь его обойти, но мужчина выше и сильнее. Он хватает меня за телогрейку и начинает её расстегивать. Я бросаю вёдра ему на ноги. И слышу рассерженный мат. Он хватает меня за голову и со злостью ударяет об воротину.
— Помогите, — кричу я.
И на шум выбегает Николай Петрович. Он отдирает этого гада от меня и начинает его колотить. Теперь выбегают уже мама с родственниками. Алиса прыгает сверху на мужчин. Её папаша пытается вклиниться своим животом. Но хуже всего ведёт себя тётка. Она пытается ударить Николай Петровича совковой лопатой. Но мама вовремя её останавливает и всех разнимает:
— Что здесь происходит? — требует она объяснений.
— А ты что не видишь? — орёт тётка, — этот алкаш напоролся и не знает, где дурь выпустить.
— Он не пьян, — защищаю я своего спасителя, — это ваш зятёк меня домогался, даже лицо мне разбил. А Николай Петрович пришёл на помощь.
Видя кровь, мама охает, прижимая руки к лицу.
— Ты чего здесь мелешь? — кричит Алиска, — ты просто мне завидуешь. Сама в старых девах ходишь и на моего мужа позарилась. Я видела, с каким голодным взглядом ты на него пялишься.
— Ты дура или притворяешься? — я тоже перехожу на крик, — он уже всех твоих подруг перетрахал.
— Да ты… — теперь уже Алиса пытается меня ударить. Но сосед крепко держит её за локоть.
— Отпусти меня, свинья поганая, — орёт она на соседа. Но он невозмутим как скала. И смотрит на маму, ожидая её действий.
— Алиса, заткнись, — тихо велит мама. И все открывают рты от изумления, — собрали свои манатки и вон из моего дома. Чтобы ноги вашей здесь не было.
Мама говорит спокойно и чётко.
— Ну и оставайтесь здесь со своим алкашом, — выплёвывает тётка.
— И останемся. Именно с ним, — и мама тепло улыбается Николаю Петровичу.
После выдворения гостей и обрабатывания моего пострадавшего лба, мы втроём сидим на кухне и попиваем чаёк. Думаю, именно сегодня мама окончательно и бесповоротно изменила мнение о соседе. И влюбилась в него.
Глава 11
Я захожу в свою квартиру, и в глаза моментально бросается повсеместный слой пыли. Вроде никого и не было все эти дни, а он появился. Надо бы убраться. Переодеваюсь в домашние майку и штаны и начинаю марафетить квартиру. Времени до свидания ещё достаточно. Хотя правильнее сказать до встречи. Между мной и Шуриком однозначно ничего не может быть. Может у него и теплится какая-то надежда, но сегодня он окончательно с ней расстанется. Я об этом позабочусь.
После уборки принимаю ванну. Какой же это кайф! Особенно после тазика. Нет, баню я люблю и уважаю, но полежать в водичке и отмокнуть тоже иногда хочется. После ванны смотрю на себя в зеркало и убеждаюсь, что деревенский воздух однозначно полезнее. Например, мой цвет лица давненько не был таким сияющим. Щёчки румяные. Глаза блестят. А может это от любви? Хотя какая там любовь, скорее недоразумение.
Но вот фигура меня расстраивает. То, что я набрала пару лишних килограмм, подсказывает узкое платье, которое я мерею перед встречей. Во-первых, молния не до конца застёгивается, а во-вторых торчат бока. Вот тебе и праздники. Беру из шкафа платье-трапецию чёрного цвета. Ну что ж придётся идти в нём. Оно с длинными рукавами, но до колен, поэтому на ноги надеваю плотные колготки в тон. Волосы просто выпрямляю. Немного туши и блеска. И хватит.
Смотрю на часы и понимаю, что пора выдвигаться. Поеду на такси. Нет сил ждать маршрутку. К тому же, неизвестно, как часто ходит транспорт второго января. Ещё и на улице резко холодает.
Опоздав на десять минут, такси подъезжает к новому ресторану под названием "Смех и только". Из-за того, что он ещё даже и не открылся, водитель так долго плутал. Интересно, при чём здесь смех? Может цены смешные? Или порции блюд? А может повар что-то подсыпает в еду? Но самое смешное, что открытие ресторана назначено на третье января. Тогда почему Шурик позвал меня сюда?