Вскоре звонит счастливая мама и рассказывает, как они хорошо погуляли на лыжах в лесу вместе с Николаем Петровичем. Только вот под конец добавляет не очень радостным голосом, что вся деревня знает об её… дружбе (она это слово употребила) с соседом.
— А откуда они узнали? — спрашиваю я, мешая варящиеся на плите рожки. Не Левитины же ездили по деревне и орали, что мама целовалась с соседом. И точно не Завьяловы. Им вообще всё равно, что происходит у местных.
— Оказывается, в новогоднюю ночь к нам Вера с Галей приходили. А дверь им открыл Николай и сказал, что я сплю, а ты на площади.
Всё понятно. И эти сплетницы сделали определенные выводы и начали трепать всем подряд.
— Ну и ладно. Ты что этому не рада? Всё равно когда-нибудь всплывёт, — спокойно произношу я, пробуя воду на соль.
— В общем рада, — неуверенно говорит мама, — просто у нас люди такие, что всё неправильно понимают. Я слышала сегодня в магазине, как Валя с Зиной шептались, очень громко при чём шептались, что мы теперь вместе с Николаем пьём. Кто-то видел, что я вытворяла в ту ночь.
Мамин голос совсем скисает под конец. Н-да, мама так берёжёт свою репутацию, и тут такое пятно. Кое-как пытаюсь успокоить её, велю не обращать внимание на всякие пересуды. Она счастлива, и это главное.
Пообедав, сижу у телевизора и щёлкаю с одного канала на другой. Повсюду они и те же, преимущественно советские, фильмы. Никак не могу выбрать между Бриллиантовой рукой и Одним дома.
В шесть вечера начинаю собираться в то ли клуб, то ли ресторан. Из-за того, что не знаю конкретного места, мечусь между разной одеждой. Что же надеть? Классическое платье или короткую юбку? Джинсы или брюки? В итоге выбираю красное обтягивающее платье с квадратным декольте длиной чуть выше колен. Благо, молния застёгивается до конца, а бока я, стыдно признаться, упрятываю трусами-утяжками. Да, да, в моём гардеробе не только вязанные трусы и стринги имеются. Решаю сразу после праздников на диету сесть. А пока можно и расслабиться. Волосы просто расчёсываю. Они у меня так и остались выпрямленными. А вот макияж приходиться обновить и усилить. Наношу ещё один слой туши, на веки светло-серые тени, переходящие в тёмные. Нижнее веко подчёркиваю чёрным карандашом и растушевываю его. На скуля немного румян. И в завершение матовая помада в тон к платью. Жаль сумки подходящей нет. Поэтому беру лишь телефон, ключи и кошелёк.
В семь часов раздаётся звонок в дверь. Иду открывать и на пороге вижу Стёпу с букетом красных роз. Он восхищённо осматривает меня с головы до ног, по-мальчишески присвистывает и вручает букет.
— Ты просто конфетка сегодня, — улыбается он во все свои ослепительные тридцать два зуба.
— Спасибо, — почему-то смущаюсь я и отвожу глаза.
А потом, вспомнив, добавляю:
— Заходи, чего мы на входе стоим. Я сейчас букет поставлю и выйду.
Он довольно кивает, не сводя с меня карих глаз.
Я быстро ретируюсь из коридора, пытаясь привести себя в порядок. Какая-то странная реакция на давно знакомого мне мужчину. Почти друга. Хоть мы с ним один на один никогда не оставались и даже не общались, он был лучшим другом Лёхи, и я считала Стёпу и своими приятелем также. И он никогда не бросал на меня таких пронизывающих взглядов. Более того, он почти не обращал на меня никакого внимания. И тут совесть услужливо напоминает, что я лгу. Точно. В прошлый день рождения Стёпы случилось довольно-таки странное событие. Мы, как всегда, веселились в его огромной квартире. Хоть Стёпа из нас всех отличается наибольшим финансовым благосостоянием, крупные праздники он предпочитает отмечать у себя дома. Обычно трезвый Громов (это фамилия Стёпы) в тот вечер сильно напился и стал подначивать Лёху. Задавал ему провокационные вопросы, напоминал при мне о бывших пассиях и где, мой тогда ещё парень, с ними зажигал, а под конец во время нашего с Лёшей танца полез к нему драться. А после того, как их разняли, Стёпа так ненавидяще на меня взглянул, что я сразу ушла домой. Ещё около полугода мы с ним старались не пересекаться. И лишь на день рождения Лёши вновь собрались все вместе в клубе. Помимо нашей шестёрки, там присутствовала уйма народу. Сам Громов был с новой девушкой, которая не сводила с него своих влюблённых глаз. Стёпа вежливо со мной поздоровался и легко поцеловал в щёчку. Вроде бы инцидент был исчерпан. И я вновь превратилась в невидимую для Стёпы невесту лучшего друга.
И вот сейчас он весь такой из себя подарил мне букет и даже присвистнул. Переведя наконец дыхание и поставив букет в вазу на кухне, я снова выхожу к Громову. Он стоит, облокотившись спиной на входную дверь и скрестив руки. И вновь радостно улыбается при моём появлении. Даже в уголках глаз собираётся мелкие морщинки. А он красивый, впервые обращаю внимание на его внешность. Высокий, широкоплечий с узкими бёдрами шатен с миндалевидными карими глазами. Но самое притягательное в нём — это улыбка: широкая, яркая, белозубая и искренняя. Теперь ясно, почему около него постоянно вьются девушки.
— Я так рад тебя видеть, — говорит он, помогая мне надеть пуховик, — думал, что ты все праздники в деревне своей пробудешь. А тут Витька меня такой новостью огорошил. Пришлось срочно стричься и бриться. Чтобы ты не испугалась моего обросшего вида.
— Я бы вряд ли испугалась, — произношу, обувая сапоги, опять же с его помощью. Громов галантно позволяет опираться на его руку, — у мамы сосед тоже не бритый.
— Леший который? — спрашивает Стёпа.
Я от удивления перестаю застёгивать молнию на левом сапоге.
— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я.
— Видел твой Инстаграм, — не скрывает Громов, — как, кстати, подарок от мамы?
Ехидно подтрунивает он. В то время как глаза светятся искренним весельем. Я не выдерживаю и начинаю хохотать. Он присоединяется ко мне.
— В пору, — вытираю выступившие слёзы, — такое же хочешь? Или на моё желаешь взглянуть?
Предлагаю, сама не знаю что. От последнего вопроса карие глаза округляются. Я поздно прикусываю свой длинный язычок. Стёпа, кажется, понимает, что я сморозила глупость, сама не желая того, и вместо того, чтобы замять эту тему, коварно ухмыляется.
— Я согласен на оба варианта, — произносит он низким голосом, — можем даже одновременно продемонстрировать бельё друг другу.
Я невольно окидываю глазами его мужественную фигуру и представляю без одежды. И мгновенно предательски краснею. Отвожу глаза, чтобы он не мог прочесть мои мысли, но, кажется, уже поздно. Вон как зрачки расширяются, даже карий цвет не виден. Сплошная чернота.
Справившись, наконец, с молнией, я собираюсь выйти. Что сделать крайне нелегко из-за статного субъекта, перегородившего весь проём.
— Я всё. Пойдём, — предлагаю я удалиться из этого тесного для нас двоих коридора, при этом старательно избегаю смотреть ему в глаза.
Губы Громова растягиваются в чувственной улыбке. Теперь я не могу оторваться от его рта.
— Ну пойдём, — говорит он и распахивает дверь, приглашая меня выйти первой.
Что я и делаю. Только вот слишком сложно протиснуться в узкий проём, не касаясь Стёпы. Приходится маневрировать боком. И всё равно я скольжу пуховиком по его кожанке и чувствую свежее дыхание на своём лице. Теперь я просто горю.
Стёпа выходит следом, отходя от двери. Я пытаюсь закрыть замок, но с трудом могу попасть в него ключом. Вот тебе и отвлеклась от Стаса. На Стёпу.
С трудом закрыв дверь, поворачиваюсь к Громову. Он нажимает на кнопку вызова лифта. Ещё несколько минут с ним наедине в тесной кабине я не перенесу. И я срываюсь вниз по лестнице, крича приятелю, что так быстрее. В итоге он уже курит на улице, а я только выхожу из подъезда.
— Ну как? Размялась немного перед клубом? — иронизирует он, впиваясь в мои глаза.
— Так мы всё-таки в клуб идём? — перевожу разговор на нейтральную тему, — А то Вика с Витей толком не смогли объяснить мне, в какое место ты нас повезёшь.