В глухой якутской тайге можно спрятать всё, что угодно. Маленький мешочек с золотыми самородками и целую обезлюдевшую деревню. И только благородство и подлость утаить невозможно, даже если вокруг – только тайга, и свидетелей – нет
___________________________
Всем детям, человеческим и звериным, выжившим и погибшим, посвящается.
ЗИМНЯЯ СКАЗКА О ЛЕТЕ
…Падают снежинки, падают… Ложатся ковром, запутываются в ветвях, искрятся бриллиантовой пылью под светом уличных фонарей. В такую погоду хорошо собраться теплой компанией и посидеть у открытого огня камина или печки. Забраться с ногами в уютное кресло, укрыться пледом и слушать разные истории. Падают снежинки, падают… То ли сон навеял воспоминания и забылся, то ли слово нечаянное; и всплыло что-то из памяти, облеченное временем в таинственный флёр. Устраивайся поудобнее, дорогой мой читатель. Я тоже расскажу тебе историю, где сказка переплелась с былью, и сам я уже не отличу, где первое, а где второе.
… Давно это было, в студенческие мои годы. Учился я в горном институте, на геолога. Романтика больших дорог и научных открытий. Палатки, вечера у костра под гитару, друзья, каких уж нынче не сыщешь… Чифирь со сгущёнкой, да тушенка в котелке с лесными грибами. Особенно помнятся практики, те самые, в поле. Хотя «поле» - название условное. Наше «поле» - это тайга бескрайняя, и не просто «зеленое море тайги», а целый океан.
После четвёртого курса попали мы с другом Валеркой на практику в Якутию, в район озера Большое Токо. Там недалеко, по местным меркам, конечно, камень чароит добывают, красоты и редкости необыкновенной. Но это так, к слову… Партия наша в Нерюнгри стояла, нас оформили, как полагается, и на вертолете в лагерь доставили, вместе с припасами и оборудованием.
Честно скажу: из окна вертолёта вниз даже смотреть жутко было, мысли всякие в голову лезли… Типа: вот грохнись вертушка сейчас – и всё, в жизни нас никто не найдет. Одна «зелёнка» вокруг, сколько глаз видит. Речки мелькают, озерца, хребты да распадки. Сверху – как прожилки на малахите, а на деле – по одной такой «прожилке» месяцами блуждать можно и сгинуть бесследно, – вот какие просторы!..
Ну и глухомань, соответственно… Прилетели мы на точку, выгрузили барахло и всё, прости-прощай двадцатый век. Из построек – они балкИ дощатые. Душевая – брезентовые «стенки», вокруг деревьев намотанные, и бочка на суку над головой. Воду ведрами заливаешь и ждёшь, пока её солнышко нагреет. А не хочешь – не жди, так мойся. Отхожее место – ваще жесть. Пописать (просю пардону!) - это просто, куда хочешь, туда и правишь; а по-серьёзому сходить – проблема целая. Упала старая лиственница, часть её на земле, а часть – как трамплин над рекой. Вот на трамплине том и сидишь, руками за кустики держишься. Вниз глянешь – никакого слабительного не надо! Зачем, спрашиваете? А чтобы всё г* уплыло по реке и запах медведей не привлекал. Чтоб не считали, что мы им соперники и территорию метим. Было дело, приходил молодняк косолапый деликатно порыться в помойке, но особо они не наглели.
Конечно, контингент в геологической партии – тот ещё… Ну там, начальник партии, главный геолог, несколько специалистов – те профессионалы настоящие. Кто в Москве геологоразведку изучал, кто в Ленинграде, кто ещё где – горных институтов в стране полно было. Мы со Стельмахом из Днепропетровска прибыли, до нас Новосибирцы практику проходили.
А вот разнорабочими в поле брали всех, кто ни попросится. Что делать, в глухом краю выбора особого нет. Вот и работали, как правило, бичи да зеки. Кто по сезону, а кто и годами. Некоторые после лагерей чуть не бригадами приходили, если там, откуда они родом, их никто уже не ждал. Поговаривали, что среди прочих и беглые были, только никто их не проверял.
Был всегда над этой братией командир негласный, блатной пахан-авторитет. Если какие претензии у начальства к работничкам были – все ему высказывали, а он с провинившимися уже по-свойски разбирался. Хотя какие там претензии, если работа у бывших ЗК чисто ломовая: копать глубже, грузить больше, носить дальше, а из всех точных приборов им только кувалдометр и доверяли. Жил «контингент» тоже обособленно, в нескольких километрах от лагеря. Нет работы – они у себя; возникала необходимость – наряд пахану отправляли, а он на своё усмотрение корешам задания раздавал.
Как-то раз у нас очередной аврал приключился и срочно рабочие руки понадобились. Вот нас со Стельмахом с таким нарядом и послали. На побегушки – кто, как не мы?!
Выдвинулись мы хоть и засветло, но уже изрядно так после обеда. С расчётом, что заночуем там и вернемся утром с отряженными работягами. Дорога знакомая, ни медведи, ни волки в округе в том сезоне не шалили. Но всё же тайга – не парк, и тропа – не бульвар… Хоть нас на дорожку и проинструктировали насчёт того, как в тайге не заблудиться, прямо скажу: не очень нам комфортно было в путь отправляться. Дошли быстро, за пару часов всего и без всяких проблем, но всю дорогу то шаги в чащобе мерещились, то вроде как чей-то взгляд спины буравил. В общем, прибыли мы на место изрядно взвинченные. На радостях, что обошлось без неприятностей, бесшабашно ввалились в паханский балок и с порога в две глотки орём: «Здрассти, Евгений Кузьмич, нас из лагеря прислали, завтра утром четверо рабочих нужны!»
Проорали… Потом ещё раз, уже тише, то же самое повторили. В ответ – тишина. Хотя в балке народу полно: и сам пахан, и человек пятнадцать его прихлебателей. Сидят, на столе жратвы навалом, бутылки с местным самогоном красуются, папиросы в зубах и дым столбом. И тишина. И братва смотрит на нас и молчит, и очень нехорошо улыбается. Ну вот как-то совсем нехорошо…
Как мы ту паузу выдержали – не помню, но потом прошибло насквозь. А что – тайга глухая, а вокруг матёрые уголовники.
- Так студенты вы, говорите? Практиканты? – подал, наконец, голос пахан. Из лагеря вас прислали? Одних?
- Одних, ну так недалеко ведь. Да и Вас мы знаем, пару недель назад в лагере видели. Не помните нас, что ли?
- Мало ли, кого я там помню… Много вас тут, всех, что ли, помнить? Парой больше, парой меньше… А вот чё вы борзые такие, студенты? Ворвались, орёте тут… Нехорошо... Некультурно!
Мы стояли, переминаясь с ноги на ногу и недоумевали: чего такого мы натворили и каких китайских церемоний не развели, что попали под раздачу?
А братки сидят-пялятся, нагло так похмыкивают, во все зубы лыбятся, у кого их сколько в наличии имеется…
- Так чё, щеглы, умняки-то с рож постирайте, и подумайте хорошенько, кто вы такие есть. А то вот я щас собачку на вас натравлю. Ток свистну – и порвёт она вас на тряпки с лоскутами, и ошмётками не подавится! - глумился дальше Кузьмич.
«Да ну, нафиг, - осеняет нас одной мыслью на двоих, - нашли дураков, с зеками переговоры вести. Валим отсюда, пусть кому надо, сам идёт договариваться!» Синхронно разворачиваемся к выходу и видим: дверь за нами кем-то предусмотрительно закрыта, а у порога сидит невесть откуда взявшаяся зверюга. Пёс бурой масти и непонятной породы. Зато такого размера, какого для собак, по моим представлениям, и в природе не существует. Сидит это чучело, башку наклонило и смотрит. Одним глазом на нас, другим – на хозяина, команду «фас» ждёт!..