Они отыскивали его всюду. Как бы далеко он ни забирался, в любой момент его могла разбудить их тяжелая поступь. Скольких блюд он лишился, скольких женщин, скольких богатых домов! Порой преследователи возникали словно ниоткуда на расстоянии вытянутой руки. Этот мир был слишком тесен для него и Перли, ставки – слишком высокими.
Теперь же, когда он обзавелся конем, все должно было измениться. Почему он не подумал о коне раньше? Теперь от Перли Соумза его будут отделять уже не ярды, а мили. Летом он сможет переплывать на коне через реки, зимой – путешествовать по льду. Он сможет укрыться не только в Бруклине (на бесконечных улочках которого так легко заблудиться), но и на поросших соснами песчаных склонах Уотчунг, на бесконечных пляжах Монтоука или на Гудзонских высотах, куда не доберешься на подземке. Привыкшие к городской жизни Куцые, которым ничего не стоило убить человека, пойти на любую гнусность, боялись молний, грома, диких животных и ночного пения древесных лягушек.
Питер Лейк подстегнул коня, который и без того несся галопом, ибо был напуган, любил быструю езду и чувствовал приятное тепло, исходившее от солнца, поднявшегося над крышами домов. С прижатыми к голове ушами и развевающимся по ветру хвостом он походил сейчас на огромного белого кенгуру, несущегося немыслимыми скачками. Казалось, еще немного – и он взмоет в небо и полетит, уже не касаясь земли.
Ехать в Файв-Пойнтс не имело смысла. Хотя там у Питера Лейка было полно друзей и он мог скрыться в тысячах подвальчиков, где они танцевали и играли в карты, появление огромного белого жеребца не прошло бы незамеченным для тамошних стукачей, которые тут же сообщили бы о его появлении куда следует. Помимо прочего, Файв-Пойнтс находились слишком близко, у него же теперь появилась лошадка. Нет, ему определенно следовало предпринять более дальнее путешествие.
Они доехали по Бауэри до Вашингтон-сквер и пронеслись через арку подобно цирковому животному, прыгающему через обруч. К этому времени на улицах появилось множество пешеходов, которые с изумлением взирали на белого коня и его седока, нарушающих разом все существующие правила дорожного движения. Полицейский, стоявший в закрытой будке на Мэдисон-сквер, заметил, что на Пятой авеню происходит что-то неладное. Он тут же сообразил, что ему вряд ли удастся остановить нарушителей, и принялся лихорадочно перенаправлять транспортные потоки, пытаясь предотвратить столкновение могучего коня с хрупкими автомобилями. Поток машин, трамваев и конок, проплывавших мимо его убогого минарета, замер. Полицейский обернулся и увидел несущегося прямо на его будку огромного жеребца. Конь и всадник походили на внезапно оживший памятник, сметающий на своем пути все и вся. Полицейский дунул в свисток и отчаянно замахал одетыми в белые перчатки руками. Ничего подобного ему еще не приводилось видеть. Конь и всадник неслись на минарет со скоростью тридцать миль в час. Няньки испуганно перекрестились и крепко прижали к груди своих чад. Возницы изумленно привстали на козлах. Старухи в ужасе отвели глаза. Блюститель порядка застыл в своей золоченой будке.
Питер Лейк еще раз стегнул своего жеребца и, проносясь мимо недвижного офицера, сорвал с него фуражку и выкрикнул:
– Дай поносить!
Полицейский взвыл от злости и, выхватив из сумки блокнот, занес в него подробное описание конских ягодиц.
Тем временем Питер Лейк въехал в район злачных кварталов, который оказался запружен транспортом. Прямо перед ним ехала водовозка, а позади – сразу несколько подвод и экипажей. Возницы подняли крик, кони нетерпеливо заржали, беспризорники засыпали тех и других градом снежков. Пытавшийся лавировать между ними Питер Лейк обернулся и увидел около полудюжины голубых точек, несущихся к нему с восточной стороны. Они приближались, они оступались, они скользили по обледеневшим тротуарам, они были полицейскими. Конь не имел ни седла, ни стремени, и потому Питеру Лейку, решившему получше оглядеться, пришлось встать ему на спину. Он тут же понял, что они угодили в пробку. Питер Лейк поспешил развернуть коня на сто восемьдесят градусов, рассчитывая пробить брешь в полицейской фаланге. Однако жеребцу его идея явно не понравилась. Он дернулся и нервно затряс головой, отказываясь подчиняться своему седоку. Они не могли двинуться ни вперед, ни назад. Вниманием коня завладел стоявший возле мостовой шатер, который, несмотря на утренний час, был расцвечен огнями. «Турок Савл представляет: Карадельба, цыганка из Испании!»
Конь вошел под полотняный полог и остановился. Полупустой зрительный зал время от времени озарялся голубыми и зелеными вспышками, на ярко освещенных подмостках танцевала одетая в тончайшие белые и кремовые шелка Карадельба. Питер Лейк и его жеребец остановились в дальней части среднего прохода, рассчитывая остаться незамеченными, однако не прошло и минуты, как в фойе театра ввалились полицейские. Питер Лейк лягнул коня, и тот ринулся к оркестровой яме. Музыканты продолжали исполнять свои партии до тех пор, пока не увидели мчащегося прямо на них огромного белого жеребца, походившего на локомотив.
Конь несся уже во весь опор.
– Посмотрим, умеешь ли ты прыгать, – пробормотал Питер Лейк и зажмурился.
То, что уже в следующее мгновение проделал конь, нельзя было назвать обычным прыжком. К собственному удивлению (и разумеется, к крайнему изумлению своего седока), он неожиданно легко взмыл в воздух и почти беззвучно опустился на сцену рядом с цыганкой из Испании (таким образом, он прыгнул на восемь футов в высоту и на двадцать футов в длину). Несчастная Карадельба боялась пошелохнуться. Хрупкая и застенчивая, она казалась совсем еще ребенком, несмотря на толстый слой грима. Неожиданное и, вне всяких сомнений, недоброе появление коня и всадника потрясло ее до глубины души. На глаза ее сами собой навернулись слезы. Конь тоже чувствовал себя неуверенно. Горящие во тьме огни софитов, музыка, сладковатый запах грима Карадельбы и размеры синего бархатного занавеса привели его в состояние, близкое к трансу. Он важно выпятил грудь, силясь изобразить из себя жеребца на военном параде.