— Вы идете на поправку.
— Какая поправка! — почти закричала та. — Я несу полную чушь, а вы, вместо того чтобы помочь мне восстановить последовательность событий, поддакиваете и подмигиваете. Кстати, а что вы тут делаете?
Шарль учтиво поклонился.
— Я рад служить вам, моя королева.
Жюли улыбнулась.
— А если я скажу, что не нуждаюсь в услугах странствующих рыцарей?
— Не имеет значения, — уверенно отрезал Шатобриан. — Вас выпустят не раньше понедельника. Так сказал врач. Необходимо пройти краткое обследование, чтобы выяснить причину столь длительного обморока.
— Что там выяснять! — отмахнулась Жюли. — Я же сказала, это яд, роза.
Шарль наклонился к самому уху Жюли.
— Я вам верю. Абсолютно и безоговорочно. Булонский лес иногда любит подшутить над впечатлительными посетителями. Я сам несколько раз испытывал нечто подобное. Но одно дело я, а другое — врач. Если вы расскажете ему о королеве и короле, розе и яде, он, пожалуй, не задумываясь отправит вас в психиатрическую лечебницу.
Жюли уже и сама осознала смысл собственных слов. Но сон казался ей чуть ли не более реальным, чем та действительность, которая теперь окружала ее. Там все было логично, правильно. Совсем иначе, чем здесь. Но Шарль, как ни странно, дал рациональный совет. И Жюли не видела причин не последовать ему.
— Я схожу за врачом. Меня просили известить персонал, если вы проснетесь. — И он исчез за дверью.
Оставшись одна, Жюли начала проводить ревизию своих мыслей. Тем это явно не понравилось, поскольку они по случаю проверки скакали, прыгали, вертелись и не давались в руки. Совершенно вышли из-под контроля за время отсутствия руководящей роли сознания. Так всегда бывает: чуть отвернешься — и в мыслях уже полный бардак. Причем, что самое неприятное, никогда не найдешь виноватого в этой всеобщей сутолоке и неразберихе. Все валят вину друг на друга. Вот теперь Жюли имела несчастье наблюдать, как ее собственные память и воображение пытаются оправдаться перед хозяйкой путем поливания грязью первая второго, а второй первую. Память кричала, что нечего предъявлять претензии, когда в работу вмешиваются всякого рода неуравновешенные личности типа воображения. Ее дело — запоминать, хранить, давать доступ при необходимости воспроизведения. Она и запомнила все, что было. Но воображение, естественно, не осталось в долгу. Почему это память не фиксирует, где реальность, а где выдумка. Что это еще за полное отсутствие классификации? Вот новость! Ах классификация?! Так за это отвечает мышление. А поскольку оно проявило себя как нестандартное, выражаясь терминами психологов, то все шишки посыпались именно на него. Оно должно было контролировать и работу памяти и работу воображения. Одной — указать, что копировать, другому — как комбинировать копии, чтобы получилось нечто полезное. Короче, мышление оказалось кругом виновато, а память и воображение с честью вышли из ситуации. Однако, к сожалению, Жюли от этого легче не стало. Обрывки воспоминаний, реальных и нереальных, хоть и выстроились в логическую последовательность, но какие из них какие… Вот вопрос.
Когда пришел врач, Жюли ничего лучшего не нашла, как соврать, что у нее жутко болит голова, и тем самым избавить себя от необходимости отвечать на вопросы. Тут уж и память, и мышление, и воображение, забыв старые распри, приложили все усилия, в результате чего цель была достигнута. Врач обещал заглянуть попозже, когда Жюли отдохнет и окончательно придет в себя. Он удалился, и пациентка вздохнула с облегчением.
— В моей голове заговор против меня же, — возмутилась она, искоса посмотрев на Шарля. — Ничего не могу толком вспомнить. Помогите мне разобраться ради всех святых.
Шарль кивнул и присел на край уже облюбованного стула. Следующие пятнадцать минут он описывал происходившие накануне вечером события в мельчайших подробностях.
— Я попросил, чтобы вас отвезли именно в эту больницу, — закончил повествование Шарль. — Все. Но услуга за услугу. Что привиделось вам, расскажите. Мне интересно.
Жюли слушала его с большим вниманием, сопоставляя одни происшествия с другими.
— А! — вдруг всполошилась она. — А где мой Бот? Он же убежал.
— Никуда он не убегал, — покачал головой Шарль. — Натали забрала его к себе на время вашего лечения. Не беспокойтесь, за ним присмотрят.
Жюли кивнула.
— Хорошо хоть в чем-то повезло.
— Я жду, — напомнил Шарль. — Проснувшись, вы рассказали весьма занимательную историю.
— С каких это пор вы интересуетесь чужим бредом? — съехидничала Жюли.
— Я всегда им интересовался, — улыбнулся Шарль. — Обычно он дает куда больше информации о человеке, чем любые другие сведения.
— Извините, но база данных не отвечает на ваш запрос. Информация конфиденциальная. И вообще, что вы здесь делаете? Зачем вы пришли? Идите на работу. Иначе Луи выгонит вас.
— Сегодня суббота, — напомнил ей Шарль. — Наш отдел не работает по субботам. Хотя для желающих… Таких, как вы, например. И к тому же я уже говорил, что не определился, хочу ли я там работать. Во всяком случае если меня уволят, нисколько не расстроюсь. Не имею дурной привычки выходить из состояния равновесия из-за таких пустяков.
— Странно. — Жюли съехала на подушку и заложила руки за голову. — Сколько лет вы там работаете?
— Никогда не задавался этим вопросом.
— В любом случае довольно долго. И до сих пор не определились? Давно пора.
— Ну уж это мое дело, — попытался уйти от темы разговора Шарль, но Жюли, нащупав его слабое место, теперь всеми силами стремилась выяснить ряд занимавших ее неясностей.
— А почему вы позволили Луи присвоить себе ваши достижения? — По замыслу Жюли степень каверзности вопросов должна была возрастать постепенно, но она не удержалась и перескочила сразу через несколько ступеней.
— Кто вам сказал, что я позволил, — парировал Шарль. — Я не просто позволил, я попросил его об этом. Представьте себе хоть на минуту мое состояние: толком не знаю, нужна ли мне эта работа, а тут меня еще хотят назначить начальником отдела. Кошмар. Я не знал, куда деться от этой ужасной перспективы. Сейчас с меня многого не требуют, а в противном случае целый день крутись на работе, да еще и отвечай за всех. Это просто невыносимо. А так я одним выстрелом убил двух зайцев. Во-первых, избежал увеличения нагрузки и ответственности, во-вторых, Луи теперь чувствует себя в какой-то степени обязанным мне. У меня почти что свободный график. Это позволяет мне не вылететь с работы до поры до времени и не слишком сильно напрягаться. А Луи… Он просто создан для этого места. Не зря я обратился со своей просьбой именно к нему. Ведь, согласитесь, он хороший начальник. Высшие инстанции никогда не знают, что на самом деле происходит в отделе. Все шито-крыто. Мелкие нарушения, опоздания — Луи никому не сообщает о них. А если является необходимость что-либо выяснить, не пишет гнусных отчетов начальству и всегда разбирается сам с подчиненными. Например, в прошлую пятницу в обеденный перерыв я встретил старого друга, портретиста. И поехал с ним на Монмартр. Вот. Я прогулял по меньшей мере часа три рабочего времени.
— Да-да, помню, — улыбнулась Жюли. Неожиданный поворот этого, волновавшего многих дела ее порадовал. Все в отделе считали Шарля после той истории безвольным трусом, а Луи — подлым похитителем чужих идей и карьеристом. Как иногда несправедливо общественное мнение!
— И что? — продолжил Шарль. — Ну да, Луи вызвал меня для виду. Он, конечно, прочитал мне нотацию о дисциплине. Я даже получил дружескую затрещину за прогул. Но в целом весь спектакль был разыгран для секретарши. А когда она удалилась, мы выпили кофе, поболтали, обсудили его и мои дела. Короче, я прогулял еще один час рабочего времени. Тем и кончилось. Хотя я обещал, что постараюсь в течение недели вести себя нормально.
— Интересно. — Жюли засмеялась. — Мне, что ли, прогулять пару дней.
— Да, придется, — кивнул Шарль. — Врач сказал, что выпустит вас не раньше понедельника. А я приложу все усилия, чтобы вас выписали не раньше следующего понедельника.
Глаза Жюли расширились.