Выбрать главу

А Кнут, едва дудочка оказалась у него во рту, дунул в нее, и тростниковый стебель запел так жалобно, что веселый смех эльфов на поляне мигом утих. Потом стало слышно, как на траву шлепнулась одинокая капля, за ней другая, третья — и чем дальше, тем больше.

Кнут, хоть и не видел ничего, сразу догадался, что это плачут эльфы. Ему даже стало жаль их — уж очень горевали эти маленькие веселые существа.

— Послушайте; эльфы;— наконец проговорил Кнут, — если вы меня освободите; я прикажу моей дудочке снова развеселить вас. А не отпустите — будете вечно лить слезы!

Ничего страшнее эльфы даже представить не могли. Громко всхлипывая и сморкаясь, они бросились сдирать с Кнута паутину, распутывать его руки и ноги.

И вот наконец Кнут поднялся во весь рост и взглянул свысока на своих маленьких противников. До чего же жалкий был у них вид! И все-таки он не стал отказывать себе в удовольствии, и еще раз подул в дудочку.

Бедные эльфы! Больше всего на свете они любили смеяться и плясать, а эта ужасная дудочка заставляла их заливаться слезами.

Но Кнут не стал их долго мучить. Еще раз дунул в дудочку — и громкий веселый напев зазвучал над поляной.

Что тут случилось с эльфами! Они едва с ума не сошли от радости. Они прыгали так высоко, будто хотели сравняться с жаворонками в небе. Кнут то и дело отряхивался, потому что эльфы сыпались на него, словно желуди с дуба осенью.

— Ну, теперь мне пора, — сказал Кнут, когда эльфы наплясались до упаду. — Прощайте, малыши! Веселитесь, но помните о моей дудочке!

«С горным королем, со снежным королем и с эльфами я уже познакомился. Любопытно, чем встретит меня королева лесов?..» — размышлял Кнут, шагая по тропинке. Не успел он отойти и сотню шагов от поляны эльфов, как вдруг увидел в стороне болотце, поросшее морошкой.

«Ну почему бы мне не съесть ягодку-друтую? — подумал мальчик. — На вид — самая обыкновенная морошка — не прыгает, не говорит, не плачет и не смеется».

У края болота лежала огромная старая ель, видно, поваленная бурей. Раздвинув густые, мохнатые ветви, Кнут начал перебираться через толстенный ствол — а в следующее мгновение обмер от страха: ель вдруг поднялась во весь рост, а сам он повис высоко над землей, вцепившись в ветку.

— Кто это осмелился потревожить меня после обеда? — скрипучим голосом проговорила ель. — A-а, это ты, Кнут-музыкант! Ты что же, не знаешь, куда попал? Я — королева леса, а мои владения тянутся на семь миль. Видишь, какой у меня прекрасный дворец?

Кнут оглянулся по сторонам, но ни на семь, ни на десять миль вокруг не было видно ничего, кроме непроходимой лесной чащи.

Несмотря на то что ему все еще приходилось болтаться между небом и землей, Кнут вежливо спросил: нельзя ли ему спуститься на землю, чтобы собрать пару горстей морошки.

— Как? Морошки? — возмущенно зашумела ель. — Если проголодался — ешь мох. Я прикажу сейчас же подать семь возов моха. Вот это будет настоящее королевское угощение!

— Благодарю вас, ваше величество, — ответил Кнут, — но я с большим удовольствием съел бы кадушку яблочного киселя и семь бочонков меда. — Киселя, говоришь? Да я из тебя самого сделаю кисель!.. Эй, мой верный орел! Хватай этого мальчишку! Неплохой получится обед для твоих птенцов! Кнут поднял голову — и только теперь заметил на верхушке ели огромного орла, кровожадно щелкавшего клювом. И хоть сам Кнут был бы не прочь пообедать, ничего хорошего в том, чтобы превратиться в обед для орлят, он не видел. Попробовал было спрыгнуть вниз, но не тут-то было — колючие еловые лапы цепко держали его. Тут Кнут совсем приуныл. И вдруг что-то, словно кузнечик, проскакало по его рукаву, прыгнуло на воротник и вскочило на подбородок.

Кнут скосил глаза: перед ним был крохотный эльф. Когда все эльфы на поляне плясали и прыгали вокруг него, малыш угодил в карман его куртки, да так и застрял там.

Теперь он с величайшим трудом выбрался оттуда, а заодно прихватил с собой волшебную дудочку, которая была раз в шесть больше его самого.

— Играй скорее! — сказал эльф, приставляя дудочку к губам Кнута. Кнут крепко сжал тростинку губами, дунул в нее, и она запела самую протяжную колыбельную, какая только есть на свете.