Видар перекатился на бок, прижимая к себе жену, все еще дрожащую от пережитого удовольствия. Едва касаясь губами, он снимал с ее лица капельки влаги телесной услады. Он чувствовал, как дыхание Яры постепенно выравнивается. Его борода ненароком защекотала ее щеки и нос. Она коротко чихнула.
– Будь здорова, ладушка! – глядя на жену, пожелал Видар. Яра чмокнула его в нос. Скользнув ниже, она уткнулась ему в ключицу и тихо засопела.
Нашарив сбившееся под ними покрывало, он укрыл Яру и еще долго рассматривал черты своей избранницы. За этим и уснул.
***
Пробудился Видар под утро, когда Яра еще спала. Он потянулся всем телом и тихо сполз с лавки, стараясь не разбудить жену. Так же тихо оделся впотьмах и покинул избу.
Приготовление бани для первого супружеского пара не заняло много времени, потому, вернувшись, он застал Яру все еще спящей.
Присев на лавку, Видар продолжил любование женой, прерванное вчера сморившим его сном.
«Моя женщина!» – пронеслось в голове у лешего.
Силясь поверить в это, он прикоснулся к темным прядям и отвел их от милого лица. Смоляные ресницы затрепетали, и поднялись. Из взгляда синих очей постепенно исчезала сонливость. Выпростав из-под покрывала тонкие белые руки, Яра протянула их к Видару.
«Моя!» – мелькнула последняя осознанная мысль…
После утра, наполненного чувственными наслаждениями, пришел черед первой супружеской бани.
Видар отыскал для Яры подходящую одежду, и они вместе вышли во двор. Яра впервые смотрела при свете дня на округу. Жилище и хозяйство лешего окружал непроходимый хвойный лес. Обернувшись к избе, она увидела вековую елью исполинских размеров. Ее огромные нижние лапы нависали над крышей, будто защищали от всех напастей, а вершина стремилась в небо. На ветках то тут, то там цветными игрушками сидели снегири и синицы.
Прикрыв рот ладошками в пушистых варежках, Яра вспомнила, что гласит молва: «Как встретишь Солцеворот, так всю зиму и проведешь!»
***
Прошло пять зим.
На закованный в зимний плен лес опускался ранний вечер. Казалось, даже природа замерла, готовясь к празднованию Солнцеворота. Звенящую тишину разорвал в клочья тонкий пронзительный крик:
– А-а-а!!! Помогите, спасите, убивают! – на весть двор верещала рыжая лисица, упершись задними лапами в снег. В ее роскошный хвост, в ее гордость и отраду, вцепился звонко смеющийся мальчишка.
Вцепился он крепко и тянул сильно! Его красные от мороза и пыла озорства щеки сияли как налитые яблочки. Рядышком с баловником ревом ревела закутанная в пушистую светлую шаль девчушка. Не переставая голосить, она указывала пальчиком, скрытым в рукавичке, на сцену перетягивания хвоста. Этот вопль предназначался для привлечения внимания огромного роста мужика в овчинном полушубке. Ликом тот был суров, но в разноцветных глазах плясали едва сдерживаемые смешинки. Он с усилием сдерживал рвущуюся на уста улыбку, и густые усы, и борода в этом ему содействовали.
В тот же миг появился еще один персонаж зимнего действа. Молодая женщина в тягости выбежала из избы и бросилась к ревущей малышке. Опустившись перед ней на колени, она вытерла детское личико белоснежным платочком.
Муж, наблюдавший эту умилительную сцену, будто очнулся. Он тут же громыхнул на весь двор:
– Яр, отпусти животину! Немедля!
Мальчишка, сделал, как велено. Зверушка, почуяв свободу, рванула в чащу со всех лап.
Закусив нижнюю губу, озорник лыбился, не скрывая удовольствия от проделки, и глядел на родителя. Тот грозил ему огромным кулачищем и сурово качал головой.
– А ну все в избу! – скомандовала женщина.
Мужик сначала подхватил под мышку сына, затем поднял на руки дочурку. Звонко расцеловав ее в румяные щечки, он направился в избу.
Женщина смотрела вслед удаляющейся троице. В который раз вспомнила она памятный вечер и поблагодарила судьбу!