На этот раз старчаковцам пришлось очень трудно. Но они выстояли…
Потеряв две трети танков, противник откатился на исходные позиции. Все пространство перед мостами было усеяно вражескими трупами в белых маскхалатах.
Однако и десантники понесли серьезные потери… Очень серьезные.
- Э-эх, - вздохнул военком батальона Петренко, пройдясь по окопам и посчитав бойцов, оставшихся в строю. - Много буржуинов, да мало наших…
- Ничего, комиссар. Помощь на подходе уже, - прищурился Старчак. - Нам бы только ночь простоять, да день продержаться…
Надо продержаться! Комбат стиснул зубы. И они продержатся! Мчится и скачет на помощь далекая Красная Армия. Развернув свои боевые знамена…
В соответствии с планом Выборгской наступательной операции Седьмая армия своим левым флангом (четвертая, девяностая и сто тринадцатая стрелковые дивизии девятнадцатого стрелкового корпуса) наносила удар в направлении Валкярви и далее на Яюряпяя, а правым (восемьдесят четвертая стрелковая дивизия пятидесятого стрелкового корпуса) - в направлении Тайпале и далее на Кякисалми.
Впрочем, эти удары имели вспомогательный характер. Главный удар наносился в центре (сорок девятая и двадцать четвертая стрелковые дивизии пятидесятого стрелкового корпуса, двадцать девятая и тридцать пятая легкотанковые бригады) в направлении Кивиниеми и далее на Иматра. А потом по столбовой дороге. До Хельсинки, Тампере и Ботнического залива…
Если, конечно, все пойдет по плану.
За спиной у командующего Седьмой армией комдива Батова было четыре войны и два тяжелых ранения. Первое из которых он получил еще в шестнадцатом году. Будучи командиром команды охотников. То бишь, полковых разведчиков. За храбрость унтер-офицер Батов имел два Георгиевских креста и две медали. И был направлен в школу прапорщиков. Впрочем, долго щеголять в золотых погонах ему не пришлось. В связи с отменой всех титулов, орденов и званий после Октябрьского переворота. То бишь, революции. Весной восемнадцатого он вступил в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Добровольно. Во-первых, потому что имел рабоче-крестьянское происхождение, хотя и дослужился до офицерского звания. А во-вторых, потому что делать больше ничего не умел. Кроме, как воевать. Опять же, паек.
В годы Гражданской комроты Батов беспощадно боролся с контрреволюцией, подавляя рабоче-крестьянские волнения в Поволжье. А потом громил Врангеля. После войны остался в кадрах РККА. И командовал ротой еще девять лет. Пока не вступил в ВКП(б). После чего служба, наконец, сдвинулась с мертвой точки. Ему дали батальон, а после окончания Военной академии имени товарища Фрунзе - полк.
В тридцать пятом за успехи в боевой, политической и технической подготовке майор Батов был награжден орденом «Знак Почета». Орден, к сожалению, был не боевой. Но, как говорится, лиха беда - начало!
Когда разгорелся мятеж в Испании, он написал рапорт. И вскоре снова оказался на войне. Был советником командующего Теруэльским фронтом. Пулям не кланялся. И опять был тяжело ранен. А когда вернулся на Родину получил сразу два ордена - Ленина и Красного Знамени. И внеочередное воинское звание комдив. И тут же был назначен командиром корпуса. Минуя все промежуточные ступеньки.
Три года назад был комполка. А теперь, вот, командует армией…
Не стало бы это командование высшей точкой служебного роста, подумал Батов. Со всеми вытекающими последствиями. То бишь, военным трибуналом.
Поскольку его армия была сформирована всего лишь месяц назад. И корпусные управления тоже. Так что, их надо было еще сколачивать. Не меньше года. Если по хорошему. И дивизии для корпусов собирали с бору по сосенке. Четвертая прибыла из-под Белостока, двадцать четвертая - из Винницы. Сорок девятую перебросили с эстонской границы, восемьдесят четвертую с латвийской. Девяностую вывели с Карельского УРа, а сто тринадцатая, вообще, была сформирована только в сентябре.
Справедливости ради стоило отметить, что уровень подготовки старшего и высшего комсостава, в общем и целом, был удовлетворительным. Все начальники штабов и командиры полков, бригад, дивизий и корпусов имели специальное военное образование (окончили академию или, как минимум, Курсы усовершенствования высшего командного и начальствующего состава). И участвовали в Гражданской войне.
Но это было не то. Потому что было двадцать лет назад. А сейчас война стала совсем другая. Маневренная. Механизированная. Массированная. Не мыслимая без применения новейшей боевой техники - танков, авиации и радиостанций.
А опыта такой войны ни у кого не было. Правда, командир двадцать девятой легкотанковой бригады полковник Кривошеин воевал в Испании, а начальник ВВС Герой Советского Союза комбриг Слюсарев - в Китае. На этом список и оканчивался. Как говорится, ты да я, да мы с тобой. И все. Но более всего комдив Батов был обеспокоен тем, что ни в прославленной четвертой Смоленской Краснознаменной стрелковой дивизии имени Германского пролетариата, ни в еще более прославленной двадцать четвертой Самаро-Ульяновской Железной Краснознаменной, как, впрочем, и ни в одном другом соединении его армии, обстрелянных частей не имелось.
Поэтому без бардака обойтись не могло. И не обошлось…
Триста тридцать девятый отдельный танковый батальон девяностой стрелковой дивизии из-за недостатка современной материальной части, был укомплектован устаревшими пулеметными «двадцатьшестерками» тридцать первого года выпуска.
Экипажи первой роты сто пятого батальона тридцать пятой легкотанковой бригады, призванные весной этого года, двухбашенные Т-26 ни разу в глаза не видели. И столкнувшись с ними под Липолой, приняли их за белофинские «Виккерсы». Или «Рено». Которые тоже ни разу не видали. Но слыхали, что они у финнов имеются. Поэтому, перейдя государственную границу и обнаружив танки с незнакомым силуэтом, немедленно открыли огонь на поражение.
А стрелять их уже научили. Как надо.
Охваченные боевым азартом бойцы успели сжечь три танка, прежде чем комроты, бегая от одной машины к другой, молотя ломом по башням и матерясь, на чем свет стоит, сумел прекратить это безобразие.
Если бы на линейных танках имелось радио, он обматерил бы командиров экипажей прямо в эфире и вовремя скомандовал «отставить!». И все обошлось бы. Но радиостанция стояла только на его машине.
К счастью, убитых не было. Только раненые. Поэтому трибунал не стал никого приговаривать к высшей мере, ограничившись длительными сроками заключения.
Военком бригады полковой комиссар Ярош сделал все, что мог, чтобы выручить своих бойцов из беды. И сумел таки убедить членов трибунала предоставить осужденным возможность смыть вину кровью.
Между тем, сорок девятая стрелковая дивизия при поддержке сто пятого и сто восьмого отдельных танковых батальонов тридцать пятой бригады, энергично наступала на левом фланге пятидесятого корпуса в направлении Сайянкюля, обходя Рауту с запада. Собственно, не наступала, а просто шла. Почти беспрепятственно. Если не считать противотанковых рвов и эскарпов (десять линий), гранитных надолбов (более двадцати линий) и опутанных колючкой минированных завалов (без счета).
Из-за этих препятствий, а также из-за неразберихи и «блудежки» по лесам и болотам, сорок девятая дивизия вышла на западную окраину Рауту лишь через сутки. К вечеру. Когда она была, наконец, захвачена частями двадцать четвертой стрелковой дивизии. После ожесточенного штурма. С большими потерями.
В бою погиб командир дивизии комбриг Вещев. А командир тридцать пятой легкотанковой бригады полковник Кашуба был тяжело ранен…
Танкисты несколько раз врывались в Рауту. Но были вынуждены возвращаться. Оставляя за собой пылающие машины. Потому что пехота в атаку идти не хотела.
Железные самаро-ульяновцы геройски лежали в снегу и кричали «Уря!». Но подниматься не спешили. Потому что были уверены, что танкисты сами справятся. Потому что «броня крепка и танки наши быстры!». А вокруг свинцовый шквал.
Финны, между тем, действовали оч-чень умело. Сделав несколько выстрелов и подбив танк, они тут же оттаскивали свой «Бофорс» в другой, заранее подготовленный, орудийный окопчик. И снова открывали огонь. А потом опять меняли позицию. А еще у них были специальные группы, вооруженные связками гранат и бутылками с зажигательной смесью. Которые жгли оставшиеся без поддержки пехоты танки.