— Издевайся, давай, — хмыкнул Рубанок. — Сам знаешь, что я прав. Я почти уверен — она тайно уже появлялась здесь и заманила Адмирала на минное поле. Хотела расчистить место, окончательно порвать с прошлым. А потом привезла тебя, и не для того, чтобы играть в дочки-матери, а чтобы и тебя ликвидировать. По-настоящему свободной она себя почувствует, только когда изведет весь ваш род. Такое уж лежит на ней проклятие! Не знаю, что они ей сделали, но это довело ее до ручки. И последний в роду — ты. Спасай свою шкуру, если не хочешь, чтобы и тебя прирезали, как овцу.
— Я тебе не верю, — заявил Жюльен, поворачиваясь спиной. — Только зря теряю время. Вы, Горжю, лопаетесь от злости, потому что мы справились со всем вдвоем, мать и я.
— Жалкий идиот! — зарычал Рубанок. — Ведь это я подал мысль твоей матери отправиться в город за сапером, чтобы увести ее отсюда, дать тебе возможность вовремя смыться. Пойдем к нам — я спрячу тебя в яслях. Если останешься, она в два счета пустит тебе кровь. Где два, там и третий. Пойми, я пытаюсь тебя выручить, потому что ты мой кореш.
— Врешь ты все! — воскликнул Жюльен. — Ты меня ненавидишь, и я тебя тоже. Ты просто гнусный завистник и хочешь оттяпать нашу землю, но ничего не выйдет. Жалкий лгун!
— А ты — дурак, — вздохнул парень, устав его убеждать. — Сейчас война, одним мертвецом больше, одним меньше — какая разница! Люди сводят друг с другом счеты, вот и ты угодишь в эту мясорубку. Да она в любой момент может тебя убить… потом подбросит труп на минное поле и скажет жандармам, что ты полез туда вопреки ее запрету. Кто усмотрит в этом подвох?
— Убирайся к черту, — сказал Жюльен, направляясь к дому. — И смотри не попадайся мне на глаза, в следующий раз я переломаю тебе хребет.
— Да, теперь я, пожалуй, готов в это поверить. Ты чертовски переменился, стал другим человеком.
Не оборачиваясь, Жюльен вышел из леса. Слова Рубанка искрами вспыхивали в его мозгу, и ему хотелось поскорее от них освободиться. «Теперь ты знаешь, почему мать оставила тебя одного, — нашептывал внутренний голос, — почему не испугалась, что тебя зарежут в ее отсутствие. И нечего тут раздумывать, вот все и объяснилось. А ты, идиот, еще удивлялся ее желанию открыть окна и двери в тот самый момент, когда убийца Цеппелина, возможно, еще бродил поблизости!»
До вечера он простоял возле колодца, рассматривая покрытые мозолями руки, уже ничем не напоминавшие прежние. Рубанок был прав — он здорово изменился. Ладони, привыкшие к граблям и лопате, увеличились, огрубели, и Жюльен разглядывал их с удивлением, будто они принадлежали кому-то другому. Мальчик вдруг осознал, что и все его тело подверглось изменениям: наросли мускулы, которых не было еще два месяца назад, на щеки и верхнюю губу тенью лег черный пушок. Детская округлость форм сменилась угловатой голенастой фигурой, на которую Клер наверняка не могла смотреть без дрожи отвращения.
А что, если Рубанок прав и она действительно сумасшедшая, одолеваемая зловещими призраками? Не толкнет ли ее безумие покончить как можно скорее с ненавистным отпрыском Леурланов?
«Ну вот, — подумал Жюльен, — ты снова заговорил языком романов! Вернись на землю! Рубанок над тобой потешается, он хочет поссорить тебя с матерью, сделать вашу совместную жизнь невыносимой».
Прежде всего не сам ли Рубанок убил Цеппелина? Собака хорошо его знала и могла подпустить бывшего хозяина не залаяв. Рубанок всегда грубо обращался с животными, с самого детства: он еще ребенком не раз хвастался, что зарезал поросенка на Рождество. Убить немецкую овчарку для него раз плюнуть.
Жюльен смахнул с лица муху. Он с трудом понимал, где находится. Последние события и впрямь вплотную подвели его к сумасшествию. Но за клубком противоречивых мыслей возникал другой страх, менее явный, — увидеть себя похожим на Матиаса, почувствовать себя вылепленным из того же дурного теста.
Теперь, задним умом, он испугался злобного неистовства, которое проявил по отношению к Рубанку. Он сам себя не узнавал. Возможно, не что-то иное, а именно эта метаморфоза и отдалила от него Клер.
17
Мать отсутствовала четыре дня. Никогда еще Жюльен не чувствовал себя таким одиноким. Он почти не работал, а лишь слонялся без дела вокруг Вороньего поля. Продолжать разминирование без Цеппелина было невозможно. Грандиозные планы, которые он строил, окрыленный первым успехом, окончились крахом. Не стоило ли попросту воспользоваться отлучкой матери и уйти бродяжничать? Герой приключенческого романа собрал бы пожитки, пришел в ближайший порт и устроился юнгой на любое готовое к отплытию судно. Смутное военное время располагало к подобным авантюрам: Жюльен вспомнил книги Джека Лондона, «Морского волка», где рассказывалось, как на палубах зверобойных шхун изнеженных подростков с помощью кулаков превращали в настоящих матросов. Он созрел для таких испытаний. Что, если оставить матери записку, прибить ее на дверь хижины и отправиться в дальнее плавание?
Уж слишком он боялся найти ее изменившейся, с печатью неблаговидных поступков на лице. Не лучше ли воспользоваться случаем, посланным ему свыше, и поставить крест на Леурланах, их пороках и проклятиях, покончить с изматывающими душу вопросами? Открыть для себя новое счастье — счастье эгоиста-одиночки. Мальчик и так и эдак прикидывал, как ему распорядиться собственной судьбой, но не мог прийти ни к какому решению.
На исходе третьих суток Жюльен, роясь в шкафу, нашел пакетик с крысиным ядом, на котором был изображен череп с перекрещенными костями, и в его памяти сразу всплыли откровения Рубанка.
Клер вернулась на следующий день, сгибаясь под тяжестью изрядно прибавившего в весе чемодана. Жюльен услышал шаги приближающейся матери задолго до того, как ее увидел, — ветер донес шуршание камешков под деревянными подошвами башмаков, хотя их хозяйка еще находилась внизу холма. Первым побуждением мальчика было броситься ей навстречу, но он приказал себе оставаться на месте и, усевшись на камне, ждал, когда сократится разделяющее их расстояние. Он хотел не столько продемонстрировать Клер свою холодность, сколько отсрочить момент встречи из опасения увидеть в ней другую женщину, еще одну незнакомку.
Коленки Жюльена дрожали, и это приводило его в бешенство.
Мать бросила багаж возле колодца с веселостью, которую Жюльен тут же счел наигранной. Он взглянул на нее, стараясь не выдать волнения: лицо Клер разрумянилось от долгого подъема, костюм помялся, под мышками — темные круги от пота, башмаки в пыли. Никто ее не сопровождал. Вернулась она точно так же, как и ушла, — одинокой бродяжкой. Почти успокоившись, Жюльен даже почувствовал к ней что-то вроде нежности.
— Открывай! — звонко крикнула она, подталкивая к нему чемодан. — У меня с собой столько чудесных вещей! Открывай же! Не дуйся, я своего добилась: нам пришлют сапера! Это было не просто, но мне помог Одонье. Ветер подул в другую сторону, и теперь нотариус старается заполучить как можно больше друзей.
Скинув жакет, Клер погрузила руки в стоявшее на скамье ведро и стала брызгать себе на лицо водой. Жюльен боялся на нее смотреть, боялся увидеть синяки под глазами и вспухший от поцелуев рот — ведь он был еще в том возрасте, когда кажется, что женщина встает с ложа любви тяжело раненной. А Клер уже рассказывала путаную историю о походе в штаб и командире саперной части, о бомбардировке в Казне, о тысячах жертв среди мирного населения; возмущалась летчиками союзнических войск, бросавшими бомбы с такой большой высоты, что неизвестно было наверняка, в кого они попадут: говорила, что, дескать, бомбы эти убили куда больше французов, чем немцев. Жюльену все было безразлично, он только отметил, что мать слишком уж много говорит.
В чемодане оказался обычный сухой паек американских солдат: шоколад, жвачка, сигареты. Жалкие подачки саперов привели мальчика в неистовство. Он рассердился на мать, принимавшую детские гостинцы, словно манну небесную, и от всей души благодарившую самодовольных «победителей». Да за кого они их принимают? За дикарей, которых легко подкупить разноцветными стекляшками? Гнев заставил его поднять глаза и взглянуть в лицо Клер — оно светилось восхищением маленькой девочки. «Простушка! — подумал он со злобой. — Ах, какие же все-таки женщины дуры!» Мальчик закрыл крышку чемодана, так ничего и не взяв, не прельстившись даже шоколадом. Клер посмотрела на сына с недоумением, а он готов был выпалить ей: «Суррогат годится для солдатни, а я предпочитаю шоколад адмиралов!»