— Что вам нужно? — бросает им в лицо человек с крыльца.
— А с кем мы имеем честь говорить? — решительно уточняет Зак.
— Элиас Мюрвалль.
— Тогда, Элиас, впустите нас и не заставляйте стоять на этом морозе.
— Мы никого сюда не впускаем.
Из дома раздается резкий женский голос, обладательница которого, как видно, привыкла во всем добиваться своего:
— Впусти же полицейских, мальчик.
Элиас Мюрвалль отступает в сторону, следует за ними в прихожую, где в нос им ударяет запах тушеной капусты.
— А обувь вам придется снять, — говорит тот же женский голос.
Прихожая завалена зимней одеждой: детскими куртками всевозможных расцветок, дешевыми пуховиками, камуфляжем. Отсюда Малин видит и прихожую: стильная мебель на коврах «вильтон», репродукции пейзажей Юхана Крутена с изображениями эстергётландских пастбищ, купающихся в лучах солнца, неуместный здесь тонкоэкранный монитор последней модели.
Малин снимает ботинки от «Катерпиллар», в одних носках чувствуя себя беззащитной среди этих людей.
Кухня.
За гигантским раскладным столом посередине, накрытым к обеду, сидит в напряженном молчании, должно быть, семья Мюрвалль в полном составе. Их больше, чем она видела в окне, и вовсе они не срослись между собой. Малин успевает насчитать трех женщин с младенцами на руках; дети самых разных возрастов сидят вокруг стола на стульях. Разве некоторые из них не должны быть в школе? Надомное обучение? Или они еще слишком малы?
Мужчин здесь двое: один гладко выбрит, у другого короткая ухоженная борода. Они одеты в такие же рабочие комбинезоны, что и Элиас Мюрвалль, и имеют такой же решительный вид. Выбритый кажется моложе — должно быть, это Адам. Он постукивает по поверхности стола, словно это дверь, у него синие глаза такого темного оттенка, что кажутся черными, как у матери. Средний брат, Якоб, лысеющий, с заметным под комбинезоном брюшком, сидит у камина и смотрит затуманенным взглядом, словно ему уже тысячу раз приходилось сталкиваться с полицейскими и он тысячу раз посылал их ко всем чертям.
Мать семейства стоит у камина — худенькая невысокая женщина в красной юбке и серой кофте.
— По средам у нас на обед капустный пудинг, — обращается она к Малин.
— Отлично, — отзывается Зак.
— А вам-то откуда знать? — удивляется хозяйка. — Или вы уже ели мой капустный пудинг?
Одновременно она жестом приглашает Элиаса сесть наконец за стол.
Несколько детей, потеряв терпение, спрыгивают со стульев и убегают из кухни в гостиную, откуда устремляются по лестнице на второй этаж.
— Ну?
Старушка смотрит на Малин, потом на Зака.
Нисколько не смутившись, даже слегка улыбаясь, Зак переходит к делу:
— Мы здесь в связи с убийством Бенгта Андерссона, который фигурировал в деле об изнасиловании вашей дочери Марии Мюрвалль.
И Малин, несмотря на эти неприятные слова, ненадолго ощутила внутри себя тепло. «Именно так все и должно быть, — подумала она. — Явившись в это осиное гнездо, Зак бесстрашен и держится с достоинством. Иногда я об этом забываю, но знаю, что меня в нем восхищает».
Ни малейшей реакции со стороны хозяев.
Якоб Мюрвалль лениво тянется через стол, достает сигарету из желтой пачки «Бленда» и закуривает. Младенец на руках молодой женщины начинает хныкать.
— Мы ничего не знаем об этом, — отвечает хозяйка. — Или как, мальчики?
Братья за столом качают головами.
— Ничего, — ухмыляется Элиас, — ничего.
— Вашу сестру изнасиловали. И один из тех, кто фигурировал в этом деле, найден убитым, — говорит Зак.
— Что вы делали в ночь со среды на четверг? — задает вопрос Малин.
— Мы ни черта не должны им рассказывать, — говорит Элиас подчеркнуто напористо, как кажется Малин, словно боится выглядеть слабаком.
— Нет, вы должны, обязаны даже, — говорит Зак. — Ваша сестра…
Адам Мюрвалль поднимается со своего места, вытягивая руки, и кричит через стол:
— Очень даже может быть, что этот дьявол изнасиловал Марию! А теперь он мертв — и это только к лучшему!
Цвет его глаз меняется от темно-синего до черного.
— Может, теперь она успокоится.
— Мальчик, сядь, — доносится голос матери со стороны камина.
Теперь дети начинают кричать, женщины пытаются их успокоить, а Элиас Мюрвалль прижимает брата к стулу.
— Ладно, — произносит хозяйка, когда все утихает. — Теперь, я думаю, пудинг готов. И картошка тоже.
— Асатру, — говорит Малин. — Вы имеете какое-то отношение к этой организации?
Комната оглашается дружным хохотом.
— Мы нормальные парни, — говорит Якоб Мюрвалль. — Не викинги.
— Вы храните дома оружие?
— Охотничьи ружья есть у нас у всех, — отвечает Элиас Мюрвалль.
— Как вам удалось получить на него лицензию? С вашим прошлым?
— Вы о наших детских шалостях? Это было так давно…
— У вас есть «салонное» ружье?
— Какое вам дело!
— Так это не вы стреляли в окно Бенгта Андерссона? — спрашивает Малин.
— Если кто и стрелял в его окно, — отвечает Элиас Мюрвалль, — то сейчас ему это уже без разницы.
— Мы хотели бы взглянуть на ваш оружейный сейф, — говорит Зак. — Ведь у вас есть такой? У нас много вопросов, и мы хотели бы поговорить с каждым из вас по отдельности. Здесь и сейчас или в участке, выбирайте сами.
«Женщины, — думает Малин. — Они смотрят на меня, их глаза пытаются понять, чего я хочу. Как будто я должна забрать у них нечто такое, что они готовы защищать до последнего вздоха, даже если в глубине души вовсе не хотят этого».
— Вы можете вызвать моих мальчиков на допрос. И мы дадим вам осмотреть сейф, если придете с ордером на обыск, — говорит женщина. — Ну а сейчас мальчикам Мюрвалль пора есть, сами видите.
— Мы хотели бы поговорить и с вами, фру Мюрвалль, — обращается к ней Зак.
Ракель Мюрвалль задирает нос к потолку.
— Элиас, проводи полицейских.
И вот Малин и Зак снова стоят на морозе, смотрят на фасад, на очертания предметов за мутнеющими стеклами. Малин чувствует, как это приятно — снова быть в обуви.
— И так можно жить в Швеции сегодня! — восклицает она. — Вне всяких норм. Странный анахронизм…
— Я так не думаю, — отвечает Зак и затем выдвигает первое попавшееся объяснение, которое ему приходит в голову: — Это все пособия. Чертовы пособия! Слово даю, вся эта шайка получает и по безработице, и социалку, и весь полный комплект. И детские на такую ораву наверняка составляют в месяц целый капитал.
— Насчет пособий не уверена, — возражает Малин. — Скорее всего, здесь не только это. И тем не менее… Третье тысячелетие. Швеция. Семья, которая, как кажется, живет исключительно по своим внутренним законам.
— Пока мы вкалываем, они охотятся, рыбачат и возятся с техникой. Ты хочешь пробудить во мне симпатию к ним?
— К детям, может быть. Кто знает, каково им?
Зак молчит, похоже погрузившись в размышления.
— Жить вне общества — не такая уж редкость. В этом нет никакого анахронизма. Стоит вспомнить подобные банды в Бурленге, Кнутбю, Шейке и доброй половине чертова Норрланда. Да, они живут среди нас. И их никто не трогает до тех пор, пока они не нарушают общественного порядка. Пусть живут своей жалкой жизнью, чтобы обычные люди могли жить своей. Нищие, чокнутые, иммигранты, инвалиды. Они никого не волнуют, Малин. Другое дело — уверенность в том, что именно твое существование нормально. Кто мы такие в самом деле, чтобы решать, как должны жить другие люди? Может быть, им веселей, чем нам.
— Я так не думаю, — возражает Малин. — А что касается Бенгта Андерссона, здесь налицо мотив.
Они направляются к машине.