Даже Карим спит в своей постели, он лежит с краю, кашляет и на ощупь ищет рядом свою жену. Но ее нет в кровати, она сидит на унитазе, закрыв лицо ладонями. Она спрашивает себя, как ей со всем этим справиться и что произойдет, если Карим узнает.
Инспектор Карин Юханнисон уже проснулась. Она сидит на своем муже, волосы ее так и летают из стороны в сторону. Она наслаждается его телом, смакует его, оно сейчас больше принадлежит ей, чем ему самому. Что еще, собственно говоря, ей от него нужно?
И Малин Форс тоже не спит.
Она сидит за рулем автомобиля.
Она одержима.
Третья линия в расследовании убийства Бенгта Андерссона должна быть пройдена, освежевана и вывернута наизнанку.
Малин мерзнет. Машина так и не прогрелась как следует.
В окне она видит вытянутую башню монастыря Вреты. Где-то там, вдали, Блосведрет, где Ракель Мюрвалль на своей кухне в одиночестве пьет кофе и смотрит на улицу. Она улыбается и мечтает о том, чтобы мальчики поскорей вернулись домой. Мастерские не должны пустовать.
Малин припарковывается возле дома Ракели Мюрвалль. Белая деревянная вилла выглядит на этот раз более потрепанной, как будто начинает уставать и от мороза, и от людей внутри. Проход к дому так тщательно расчищен, что, кажется, не хватает только развернуть здесь красную ковровую дорожку.
«Она, конечно, наверху, — думает Малин. — Нужно застать ее врасплох. Прийти, когда она этого меньше всего ожидает».
Выходя из автомобиля, Малин хлопает дверью, совсем как Туве сегодня дома. Но она знает почему: ей надо казаться решительной и агрессивной, напустить на себя то выражение превосходства, которое сделает хозяйку более сговорчивой и заставит ее выложить все свои истории. Малин уверена: этой женщине есть что рассказать.
Она стучит и воображает, будто Зак стоит рядом.
Изнутри раздаются легкие и в то же время внушительные шаги — и мать семейства открывает дверь. У нее впалые землистые щеки и глаза, возможно, самые острые из тех, которые Малин когда-либо приходилось видеть на человеческом лице. Их взгляд словно забирает силу у Малин, делая ее слабой, безвольной и пугливой.
«Ей уже за семьдесят, что она может мне сделать?» — думает Малин и понимает: старуха может что угодно.
— Инспектор Форс, — приветливо говорит Ракель Мюрвалль, — чем я могу вам помочь?
— Будьте добры, впустите меня, на улице так холодно. Хочу задать несколько вопросов.
— И вы полагаете, я знаю ответы на них?
Малин кивает:
— Я полагаю, у вас есть ответ на любой вопрос.
Ракель Мюрвалль делает шаг в сторону, и Малин проходит в дом.
Кофе горячий и в меру крепкий.
— Ваши мальчики вовсе не такие уж невинные голубки, — говорит Малин, опускаясь на деревянный стул.
Она видит, как заносчивость в глазах Ракели Мюрвалль сменяется злобой.
— Что вы знаете о моих мальчиках?
— Собственно, я пришла, чтобы поговорить о вашем четвертом мальчике.
Малин отодвигает чашку с кофе и смотрит на Ракель Мюрвалль, словно пытаясь взглядом приковать ее к месту.
— О Карле.
— О ком, вы сказали?
— О Карле.
— Он нечасто дает о себе знать.
— Кто был его отец? Ведь у него другой отец, не тот, что у остальных мальчиков, насколько я знаю.
— Я слышала, вы говорили с ним.
— Я беседовала с ним, и он сказал, что его отец был моряком и пропал без вести во время кораблекрушения, когда вы были беременны.
— Все верно, — отвечает Ракель Мюрвалль. — Восемнадцатого августа тысяча девятьсот шестьдесят первого года у побережья Островов Зеленого Мыса теплоход «Дориан» пошел ко дну вместе со всем, что на нем было.
— Мне кажется, вы лжете, — говорит Малин, но Ракель Мюрвалль только улыбается.
— Того моряка звали Педер Пальмквист.
Малин встает.
— Это все, что я хотела узнать на сегодня, — говорит она и снова видит в глазах старухи твердое намерение взять инициативу на себя.
— Если вы еще раз здесь покажетесь, я напишу заявление о том, что вы преследуете меня.
— Я всего лишь пытаюсь делать свою работу, фру Мюрвалль. И только.
— Судно потонуло, — повторяет Ракель Мюрвалль. — И все они пошли ко дну, как камни.
Малин проезжает мимо бензоколонки Мюрваллей. Вывеска не горит, окна магазина зияют чернотой, а обветшавшая мастерская во дворе будто просит, чтобы ее снесли.
Она проезжает районы Бруннбю и Хэрна, хочет взглянуть на дом, где жил Мяченосец. С дороги видна только крыша, но она знает, как выглядит это здание.
«Конечно, домовладелец уже навел там порядок. Твои вещи, те немногие, которые можно было продать, уже поступили на аукцион; средства от него пойдут в благотворительный фонд. Ребекка Стенлунд, твоя сестра по крови, но не по закону, не унаследует и малой толики того, что принадлежало тебе.
Кто поселится в твоей квартире, Мяченосец? Или она останется пустовать и ждать твоего возвращения? А может, ты сейчас дома? Пыль скапливается на подоконниках, и краны ржавеют все больше и больше».
Проезжая под акведуком, мимо школы, она достает телефон, думая о том, что вполне может проигнорировать утреннее совещание.
— Юхан? Это Малин.
— Малин?
Голос у Юхана Якобссона сонный, он, вероятно, только что пришел на летучку.
— Можешь ли ты выяснить для меня одну вещь, прежде чем возьмешься за жесткий диск Рикарда Скуглёфа?
Малин просит Юхана разузнать насчет кораблекрушения и моряка по имени Педер Пальмквист.
— Слишком старо, чтобы попасть в списки управления торгового флота.
— А если поискать в Интернете? Нет ли каких-нибудь заинтересованных типов?
— Уверен, что есть. У героев торгового флота свои поклонники, и они тщательно следят за тем, чтобы никто не был забыт. В Морском обществе тоже могут иметь какую-нибудь информацию.
— Спасибо, Юхан. Я буду очень благодарна тебе за помощь.
— Подожди благодарить, сначала я должен найти что-нибудь. Ну а потом придет время жесткого диска.
Малин кладет трубку, поворачивая в сторону дома престарелых «Вреталиден».
Не приближаясь к регистрационной стойке, она быстро проходит через вестибюль. В воздухе висит знакомый запах непарфюмированных моющих средств, искусственный химический запах, по вине которого это место производит такое удручающее впечатление. «У себя дома, — думает она, — они используют другие средства, с запахом лимона или цветов. А ведь здесь тоже живут люди, и они действительно заслужили что-то получше».
Она поднимается на лифте в третье отделение и идет по коридору к комнате Готфрида Карлссона.
Стучится.
— Да, войдите, — доносится изнутри слабый и в то же время уверенный голос.
Малин открывает дверь и осторожно заходит. Она видит на постели худое тело, накрытое желтым одеялом. И прежде чем успевает открыть рот, старик произносит:
— Фрекен Форс. Я ждал, что ты вернешься.
«Каждый ждет, что правда скажется сама, — думает Малин. — И при этом никто не приходит с готовой истиной и даже добровольно не удосужится помочь ей. Но такова уж, видно, природа правды: она скорее череда ускользающих, неуловимых явлений, чем уверенное утверждение, и в основе ее всегда лежит некое „может быть“».
Малин подходит к кровати Готфрида Карлссона и похлопывает его по боку.
— Сядь сюда, фрекен Форс, рядом со стариком.
— Спасибо, — отвечает Малин и садится.
— Мне читали о вашем расследовании, — говорит Готфрид Карлссон и обращает к Малин свои почти слепые глаза. — Какие ужасы! И эти братья Мюрвалль, как видно, еще те фрукты. Должно быть, я пропустил их, прежде чем попасть сюда. Разумеется, я знаю их мать и отца.
— И что вы скажете об их матери?
— Она не особенно выставляет себя напоказ. Но я помню ее глаза. Когда я видел их, то понимал: это идет Ракель Карлссон, женщина, с которой шутки плохи.