— Все в порядке.
Медсестра останавливается перед закрытой дверью.
— Вы можете войти. Стучаться не надо.
Сегодня Ханс Стенвинкель совсем не похож на себя вчерашнего. Куда подевались его легкость и общительность? Он сидит перед ними, одетый во все зеленое, строгий, серьезный и собранный. Он весь — профессионализм и компетентность.
Сухо здоровается с Малин, хотя и называет ее по имени. «Да, мы друг друга знаем, но нам предстоит важная работа» — таков подтекст его приветствия.
Зак ерзает на стуле. Очевидно, вид этого помещения производит на него впечатление. Какое достоинство придает человек в зеленом этим стенам с белыми ткаными обоями, книжным полкам из дубовой фанеры, простому письменному столу с потертой поверхностью.
«Вот так оно было раньше, — думает Малин, — когда люди испытывали к врачу особое уважение. А потом Интернет сделал всех экспертами по всем недугам».
— Она только что поступила, — говорит Хассе. — В сознании, но ей надо скорее дать наркоз, тогда мы сможем посмотреть ее раны. Потребуется пересадка кожи. Здесь такое возможно. Мы лучшее ожоговое отделение в стране.
— А обморожения? — спрашивает Зак.
— Да, и обморожения. Но с медицинской точки зрения это почти одно и то же. Она не могла попасть в лучшие руки, чем наши, поверьте.
— Кто она?
— Этого мы не знаем. Но она говорит, что хочет видеть вас, Малин, значит, вы, наверное, знаете, кто она.
Малин кивает.
— Тогда мне лучше с ней увидеться. Если можно. Мы должны узнать, кто это.
— Я думаю, она выдержит короткий разговор.
— У нее сильные повреждения?
— Да, — отвечает Ханс. — Совершенно точно, она не могла изувечить себя так сама. Она потеряла много крови. Мы сделаем переливание. У нее адреналиновый шок. Ожоги, обморожения, колотые, резаные раны, насколько я успел разглядеть, дробления, сильные повреждения во влагалище. Это чудо, что она не потеряла сознание и кто-то вовремя ее нашел. Остается вопрос, что за монстр разгуливает по равнине?
— Как долго она находилась на морозе?
— Как минимум всю ночь. Обморожения тяжелые. Но думаю, нам удастся спасти большую часть пальцев на руках и ногах.
— Повреждения задокументированы?
— Да, все так, как вам нужно.
По голосу Ханса чувствуется, что он делал это и раньше. С Марией Мюрвалль?
— Хорошо, — говорит Зак.
— А что за мужчина ее привез?
— Он оставил свой телефон. Работает в «ИКЕА». Мы хотели задержать его, но он сказал: «Дух Ингвара не любит, когда опаздывают». Мы не могли помешать ему уйти.
Ханс смотрит Малин в глаза.
— Предупреждаю вас: она выглядит, будто прошла через чистилище. Это страшно. Надо иметь невероятную силу воли, чтобы пережить то, что пережила она.
— В человеке просыпается нечеловеческая воля, когда ему нужно выжить, — говорит Зак.
— Не всегда, не всегда, — возражает Ханс, голос его звучит задумчиво и печально.
Малин кивает, как бы в подтверждение: она знает, что он имеет в виду. «Но знаю ли я?» — спрашивает она себя.
«Кто она?» Малин открывает дверь в палату, Зак остается ждать снаружи.
Единственная кровать у стены. Слабый свет, пробивающийся сквозь жалюзи, тонкими полосками ложится на серо-коричневый пол. Осциллограф мигает беззвучно и ритмично. На его дисплее два маленьких огонька, словно барсучьи глаза, глядящие из темноты. Капельницы с кровью и физраствором, трубка катетера. И фигура под тонким желтым покрывалом. Голова покоится на подушке.
Кто это?
Щека скрыта под слоем бинтов.
Но кто она?
Малин осторожно приближается, и фигура на постели издает стон, поворачивая к ней голову. Малин кажется, что в просвете между бинтами мелькает улыбка.
Руки, завернутые в марлю.
Глаза.
Она узнает их.
Но кто?
Улыбка исчезает. Малин смотрит на ее нос, глаза, волосы и вдруг вспоминает.
Ребекка Стенлунд.
Сестра Бенгта Андерссона.
Она поднимает забинтованную руку, делает жест в сторону Малин.
И этим жестом, полным невероятного напряжения, она говорит все. К нему больше нечего добавить, словно это последнее, что она хочет сказать.
— Ты должна позаботиться о моем мальчике, если я не выберусь. Проследи, чтобы с ним все было хорошо.
— Ты выберешься.
— Я постараюсь, уж поверь мне.
— Что случилось? Ты можешь рассказать, как все было?
— Автомобиль.
— Автомобиль?
— Он забрал меня.
Ребекка Стенлунд крутит головой, пытаясь поудобнее расположить свою забинтованную щеку на подушке.
— Потом землянка. В лесу. И столб.
— Землянка? Где?
— В темноте.
— Где в темноте?
Ребекка закрывает глаза, как бы пытаясь сказать этим: «Я не знаю».
— Потом?
— Сани и автомобиль. Снова.
— Кто?
Ребекка Стенлунд чуть заметно качает головой.
— Ты не видела?
То же движение.
— Меня хотели повесить, как Бенгта.
— Их было несколько?
Ребекка снова качает головой.
— Не знаю, я не уверена.
— А тот, кто привез тебя сюда?
— Он помог мне.
— То есть ты ничего не видела…
— Я ударила черного, я ударила черного, я…
Ребекка закрывает глаза, продолжая бормотать:
— Мама, мама, можно нам побегать среди яблонь?
Малин склоняется ухом к самому ее рту.
— Что ты сказала?
— Останься, мама, останься, ты не больна…
— Ты слышишь меня?
— Мальчик, возьми…
Ребекка замолкает. Но она дышит, ее грудная клетка движется.
Спит она или бредит? «Может, это ей снится?» — думает Малин. Она надеется, что еще много ночей Ребекка не будет видеть сны, хотя знает, что эта надежда напрасна.
Рядом мигает осциллограф.
Его глаза горят.
Малин поднимается.
Некоторое время она стоит у постели, потом покидает комнату.
70
Зак на пути в «ИКЕА», а Малин поднимается по лестнице дома номер три по улице Дроттнинггатан. В камень ступеней вмурованы ископаемые животные, которым миллионы лет.
В доме четыре этажа, кабинет Вивеки Крафурд на третьем. Лифта нет.
«Психотерапевт Крафурд» — гласит витиеватая надпись на медной табличке, прикрепленной к коричневой двери.
Малин нажимает на ручку. Заперто.
Она звонит.
Один раз. Два. Три.
Дверь открывается, и показывается женщина лет сорока, с вьющимися черными волосами и круглым и в то же время угловатым лицом.
В ее взгляде светится интеллект, хотя карие глаза плохо видны за стеклами роговых очков.
— Вивека Крафурд?
— Вы опоздали на час.
Она открывает дверь чуть шире, и Малин обращает внимание на ее одежду. Кожаная жилетка поверх пышной синей блузы с лиловым отливом, плюшевая юбка в зеленую клетку достает до щиколоток.
— Можно войти?
— Нет.
— Но вы…
— Я жду клиента. Спуститесь в «Макдоналдс», я позвоню вам через полчаса.
— Я могу подождать здесь?
— Я не хочу, чтобы вас здесь видели.
— У вас есть…
Дверь кабинета закрывается.
— …номер моего мобильного?..
Последний вопрос Малин повисает в воздухе. Но тут ей приходит в голову, что подошло время обеда и сейчас у нее есть прекрасная возможность поддержать монстра американского фастфуда.
Она действительно не любит «Макдоналдс» и твердо решила никогда не ходить туда с Туве.
Мини-морковь и сок.
Мы в ответе за желудки своих детей.
Тогда давайте прекратим продавать картофель фри и газировку. Иначе чего стоит эта наша ответственность?
Сахар и жир.
Малин с отвращением толкает дверь.
Сзади нее автобус поворачивает на площадь Тредгордсторгет.
Бигмак и чизбургер — этого достаточно, чтобы тошнота подступила к самому горлу. Кричащие краски и навязчивый запах кипящего масла лишь усугубляют ее состояние.