— Эрька!!! Ищи спуск!!! Он должен быть где-то правее!!!
И вдруг, как по волшебству, в этом раскалывающемся пространстве буквально на пять-семь секунд открылась вниз видимость метров на 300. В этом коротком кадре успели различить троих «работающих» на перилах, двоих по концам. Один, в нижней части перил, лежал. Природа как бы ухмылялась над нами или, наоборот, предупреждала: мол, рассчитывайте только на себя, на свои силы. У них тоже пострадавший. Увиденное восприняли молча, только еще больше озверели и начали спуск — к теперь уже скрытой в урагане перемычке.
Часа через полтора спустились к первой группе. Жора Гульнев лежал «спеленатый», шли последние увязки, и можно было начинать тянуть его волоком. Мы боялись, что он не выживет... Саша Воробьев от холода почти потерял зрение. На ветру замерзали глаза и он далее двух-трех метров не видел. Володя Чумаков сам, без посторонней помощи, идти не мог. Жору можно было передвигать только волоком. У Серёжи Чепчева тоже жалобы на глаза. И это четверо из десяти!
Я на такой высоте был впервые и плохо понимал ту сложнейшую ситуацию, в которой оказался. Только старался чётко выполнять все распоряжения. Эрик, посмотрев по сторонам, кричал сквозь рев ветра на ухо Запеке, что надо рыть где-то пещеру. Тот в ответ, указав на «сковородку» метрах в пятистах ниже, кричал:
— Там!.. Там наша жизнь! Только вниз!!! Здесь все останемся!
Я присел на фирн и отупело наблюдал за всем этим, как если бы всё это было на картине в рамке. Меня на какое-то мгновение оглушили рев ветра, вся эта суета около лежащего, последние слова команды, все-все было в голове одновременно. Я только водил из стороны в сторону, с предмета на предмет, от одного к другому глазами. Видел лица мечущихся в урагане людей, слышал их крики. Вдруг подумал: «Почему я не в городе?» — вскочил, как ужаленный, и снова включился в работу в общую суету.
Теперь ветер дул по ходу слева в спину. Эрик пошел впереди,мы с Запекой опять подхватили Чумакова, сзади связку замкнул Медведев.
Запека с Медведевым должны нам помочь только перевести Володю через ледовое поле, которое находится метрах в двухстах ниже по гребню. Остальные тянут Жору. Мы прошли метров пятьдесят, как вдруг в рёве урагана почувствовали мощный толчок. Мне показалось, что небосвод треснул. Я потерял опору, ударился бедром о лед и почувствовал, что скольжу. По пути напоролся на скальный выход и за него уцепился. Недалеко от меня на таком же островке барахтался, пытаясь быстро встать на ноги, Запека. Наконец это ему удалось, он что-то кричал и вертел головой, тоже увидел, лежащих Ильинского и Медведева и в изумлении начал подбирать к себе веревку, подтягивая Чумакова. Я подошел к нему, помог, и мы снова двинулись вниз.
После ледового поля остались втроём. Запека и Медведев ушли наверх помочь ребятам. «Сброшено» 600-700 метров высоты, и Чумакову теперь легче.
Мы связались короткой веревкой и начали медленно спускаться в гигантскую «сковородку». Здесь, за гребнем, ветер немного отпустил, и чем ниже мы спускались, тем тише становилось. Снега нет, плотный фирн, ноги слегка, проскальзывают. Впереди Эрик, следом Володя, я замкнул связку. Я был в шеклтонах, Эрик в двойном вибраме. Кошки, видимо, остались наверху, и он старался идти очень аккуратно. Еще метров 400 крутого спуска. Володя становится на фирновую кочку, та срывается Вовка не смог удержаться, подбил впереди идущего Эрика, вдвоём они сдёргивают меня, и мы, догоняя и обгоняя друг друга, понеслись по склону. Метров через сто удаётся задержаться. С удвоенной осторожностью продолжаем спуск в замкнутое с трёх сторон понижение, которое получило название «сковороды». Летом обычно здесь затишье, беспощадно палит солнце. И сейчас по сравнению со свистопляской на гребне, в «сковородке» тихо.
Чтобы вставить стойки в проушины палатки, пришлось работать без рукавиц. Пальцы мигом побелели. Чумаков сидел на рюкзаке и мог только наблюдать за происходящим. Мы с Эриком упирались вовсю, чтобы удержать рвущееся полотнище. Несколько раз оно нас сдергивало, и мы, упав, барахтались в нем, скользили по вылизанному ветром фирну. Володя только поворачивал вслед за нами голову и выкрикивал: «Вы куда?! Вы куда?!» Мы, чертыхаясь, снова волокли палатку на место, и так до следующего порыва. Наконец, с пятой попытки, палатку установили. Я занырнул внутрь и первым делом начал разжигать примус. Пришлось снять рукавицы. Бело-желтыми замерзшими пальцами едва зажег спичку, но она тут же выпала из рук. Вспомнился рассказ Джека Лондона «Костер». Я принялся трясти и стучать руками друг о друга. Чувствительность не возвращалась. Растер запястье и сунул пальцы в рот. Наконец удалось распалить примус. Слегка отогрел над ним руки и начал рассупонивать рюкзаки. Слышу, приближаются голоса, идут остальные ребята. Они подтащили ко входу куль и опустили на фирн. Запека, скрестив перед лицом довольно красноречиво руки, добавил:
— Этот, Эрька, всё... конец.
Из куля вырвался слабый стон. Ильинский скомандовал:
— Ну-ка быстро внутрь все!
Ребята заполнили палатку. Рюкзаки сунули под себя и расселись вдоль стенок. Жору затянули к себе на колени. Скоро в палатке стало тепло. Только ветер снаружи потрёпывал ее бока, но люди, набившиеся в это маленькое помещение, служили надежным каркасом. Кто-то сказал:
— Ну, вроде выжили.
Долго царило молчание. Я держал примус и кастрюльку с водой на коленях. Варить было нечего. Вся пища осталась в рюкзаках, брошенных наверху. Только в карманах кое у кого завалялись сахарок или витамин "С" с глюкозой. Парни сидели, устремив напряжённые и даже чуть злые немигающие взгляды в одну точку. Жора лежал у нас на коленях совершенно неподвижно, с широко открытыми остекленевшими глазами. Они были полны фирновой крошки. Не верилось, что в нём еще теплится жизнь.
В палатке с двумя работающими примусами всех разморило после столь калёного холода. Мне вспомнился дом, друзья. Как там Жуська? Все невзгоды, споры, неувязки теперь уже и в институтских делах — все отодвинулось далеко-далеко. Захотелось рассказать о пережитой недавно несколькочасовой борьбе.
Пройдет много времени, а память ярко сохранит ее во всех подробностях. Мне посчастливилось — я оказался там, среди этих людей, видел их мужество и стойкость наяву.
И всё время, пока не возвратились, вспоминался дом, родители, детство, друзья. В один момент почему-то с ухмылкой подумал: «Кончилось моё затянувшееся отрочество». В этот день совершился скачок в зрелость. По взглядам на жизнь я оказался далеко впереди многих взрослых приятелей. После этого, будем говорить восхождения, я по-настоящему взглянул на жизнь, оценил ее до самых корешков, как после тяжелой болезни вновь вернулся из списка выбывших и не мог надышаться, нарадоваться.
Но это я осознал после восхождения, а пока у меня стоял примус на коленях, а на нем кастрюлька. В кастрюльке начинала закипать вода для Жоры и Володи.
Бросили в кружку сахар и таблетки витамина "С", растворили и с великим трудом влили несколько столовых ложек в рот сквозь стиснутые зубы Жоры. В это время все задвигались, отвлеклись от своих дум. Жора был в центре внимания.
— Отойдет?
— Должен. Дай-ка еще ложечку. Ножа нет? Надо разжать зубы. Ну-ка, чуть выше подними ему голову. Еще... Вот так.
— Зубы аккуратней...
Слышно было, как забулькало и заклокотало в горле. И тут Жора впервые повернул голову, дёрнул рукой по моей кастрюльке, и горячая вода оказалась у меня на штанах. Я лишь приподнялся, держа в руках примус, вода по ногам потекла в шеклтоны. Что-либо сделать я не мог в такой тесноте. Все были увлечены Жорой, и только мои соседи загалдели, чтобы держали ему руки. Воду пришлось топить снова. Он уже задвигался, иногда раздавалось слабое мычание. Потом, не придя еще в себя, начал вслух считать по-казахски: «Бир, еки, уш...», затем какая-то тарабарщина и опять счет.