7
Вечером Константин сидит дома. Разбирает ружье, протирает его и опять собирает.
Входит Акулина. Лицо у матери словно из серого камня вырублено. Губы плотно сжаты. Жесткие, каменные губы. Живут на лице лишь глаза. Сейчас в них обида, печаль, усталость.
— Что-нибудь случилось? — спрашивает Константин, взглянув на мать.
Она отвечает ему не сразу, медленно раздевается, подходит к дивану и садится, кладет усталые руки на колени. Помолчав с минуту, она тяжело вздыхает, смотрит на сына с укором, будто он был в чем-то виноват, и говорит вполголоса:
— Ничего особенного не случилось. Сегодня у меня поросенка списали… Это у нас бывает чуть не каждый день. Дохнет скотина!
— Ну ты в этом не виновата?!
— Не виновата, а все-таки думается, может, и я чего не доглядела.
— А Блинов-то, ветеринар ваш, куда он смотрит?
— Он смотрит в рюмку. С утра нализался как сапожник. Весь день над женой куражился. Я пришла — и меня облаял…
Скрипит дверь. На пороге появляется Матрена Лаврухина.
— Здравствуй, Костя!
— Здравствуйте, Матрена Степановна!
У Матрены низкий лоб, плоское, почти квадратное лицо, маленький круглый нос, как луковица. Зато глаза у нее красивые, выразительные. И сама она необыкновенно добрая, удивительно честная и на редкость трудолюбивая. Константин знал, что она вместе с матерью работает на свиноферме и что они закадычные подруги.
— Погостить приехал? — робко переступая с ноги на ногу и не решаясь пройти вперед, спрашивает Матрена.
— Да, приехал вот… — почему-то смутившись, отвечает Константин.
— Ну чего стала у порога?! Раздевайся да проходи! — говорит Акулина подруге.
Матрена раздевается и садится на стул возле подтопка.
— Стащила черноногого-то?
— Ладно уж! — недовольно машет рукой Акулина.
— Видела? Пошли! — усмехается Матрена и показывает на боковое окно.
Акулина с удивлением смотрит на Матрену:
— Кто? Куда пошли?
— Вон Карпов с Блиновым полезли к Носковым. Я за ними шла. У Ивана из кармана пол-литра торчит…
Акулина переводит удивленный взгляд на сына.
— Ну вот! Что Блинов, что Карпов — одного поля ягода!
— А почему к Носковым? — спрашивает Константин.
— У них тут постоялый двор, — отвечает мать. — Не для всех — для важных гостей. Приедет, к примеру, Капустин — Фрол Кузьмич моргает Надюхе: обед готовь! Та идет по фермам, по складам и собирает дань: и медку, и яичек, и курочку, а иной раз и целого поросенка. Ну, жарит и парит… Не без корысти же: греет себе руки. Вот и сегодня жарила она петуха для Ключникова, а секретарь райкома пообедал у Моти. Не пропадать же теперь петуху? Не понесешь его, жаренного, обратно на птичник!
— Жареного петуха оставлять нельзя, — подтверждает Матрена, ее глаза при этом смеются. — Его оформить надо! А петух большой да жирный. Его без пол-литры и не оформишь!
— Они оформят, пьяные обжоры! — соглашается Акулина. — А что в них не влезет, потонет у Надюхи в бездонном брюхе…
— Что ж она, Надюха-то, у председателя колхоза правая рука? — смеется Константин.
— Правая рука! — ворчит Акулина. — Болтается она в конторе, как дерьмо в проруби. Да и каждую минуту норовит домой удрать. Затопила печку — и домой. А дома Корней гнедого уже запряг. В санях бидоны с молоком, корзины с яйцами, мешки с картошкой. Села Надюха в сани и поехала в Лужки на рынок торговать. Только ее и видели. На колхоз ей наплевать. Не лежит у нее душа к артели. Корней приказал: иди в сторожихи, а то усадьбу отрежут. Вот и пошла. Пока Карпов в конторе, она мозолит ему глаза. Он из конторы — она домой. Сгори колхоз — она и не охнет, даже обрадуется!
— Есть у нас колхозницы и почище Надюхи! — говорит Матрена. — Возьми Аксютку. Надюха-то перед ней словно ангел!
— Аксютка — это Толстогубова? — спрашивает Константин. — А что она?
— Была кладовщицей, да проворовалась, — отвечает Матрена. — После этого ее на птичник перевели. И там стали яйца пропадать. Поймали ее, привели в контору и заставили яйца выкладывать. Два десятка выложила из-за пазухи. А люди смотрят. Срам какой! А ей хоть плюй в глаза — все божья роса. Пожурил ее Фрол Кузьмич, побранил при всех, даже пальцем ей погрозил — и определил свинаркой…
— Теперь перетаскает Аксютка весь корм из свинарника себе домой, — перебивает Акулина подругу. — Хапуга, какой свет не видел! У нее ни стыда ни совести!