Собрание кончилось. Колхозники расходятся. Константин тоже пробирается к двери, где его поджидают Акулина и Аня.
— Товарищ Ласкин! Можно вас на минутку?
Константин оглядывается. К нему подходит Ключников:
— Мне хотелось бы с вами поговорить…
— Пожалуйста!
Ключников оглядывается на столик, за которым он только что сидел. Там угрюмый, мрачный Карпов складывает в портфель какие-то бумаги.
— Лучше не здесь, — говорит секретарь райкома.
— Может быть, к нам зайдем?
Ключников вопросительно смотрит на Акулину, которая прислушивается к их разговору:
— А разрешит нам Акулина Гавриловна?
— Милости просим! — радушно приглашает его Ласкина.
И они выходят на улицу.
13
В избе холодно. Аня затопила подтопок. Акулина хлопочет у печки, готовит ужин. А два демобилизованных офицера уже сидят за столом и ведут разговор. Оказалось, что Ключников тоже служил в Германии, и не так уж далеко от Дрездена. Возможно, что они и встречались в этом городе, но не знали друг друга. Капитан Ключников демобилизовался полтора года назад. Ему сразу же предложили должность инструктора райкома партии. Он согласился и целый год работал на этой должности. Ему часто приходилось выезжать в колхозы. Работал он с увлечением и присущей ему добросовестностью. Затем его избрали вторым секретарем райкома партии. Не удивительно, что его заинтересовала судьба Константина Ласкина.
— Где теперь думаете окопаться? — спрашивает Ключников.
Константин пожимает плечами:
— Пока не решил.
Ключников молчит, что-то обдумывая. Его, видимо, занимает какая-то мысль, которую он не хочет или не решается высказать сразу.
— А до войны вы в колхозе жили? — спрашивает он.
— Да, здесь жил.
— И чем вы тогда занимались?
— Собак гонял, — усмехается Константин.
— А ты на себя-то не наговаривай! — слышится голос Акулины от печки. — В последний год, перед тем как на фронт уйти, за мужика в колхозе работал. И луга косил, и сено возил. И мне на свинарнике помогал.
— Было дело, помогал, — подтверждает Константин.
— Может быть, и теперь помогли бы?
«Шутит», — думает Ласкин и смотрит на Ключникова, ожидая увидеть на его лице улыбку. Но умные, ясные глаза секретаря райкома смотрят серьезно, озабоченно.
— То есть как? — недоумевает Константин.
— Да так… Остались бы в колхозе, поработали бы на свиноферме…
— На свиноферме? Что мне там делать? — удивляется Ласкин.
— Как что? Свиней откармливать!
— Свиней?!
В голосе Константина слышится обида.
— Не обижайтесь на меня, — мягко говорит Ключников. — В этом нет ничего обидного.
— Я не обижаюсь…
— Ну это хорошо. Другой бы обиделся. Да я и сам, наверное, обиделся бы полтора года тому назад. Встал бы на дыбы: как это так? Советский офицер — и вдруг в свинари! Какой позор!
Из-за печки выходит Акулина с посудным полотенцем через плечо, с тарелкой в руках.
— А что? У нас и теперь так думают, — говорит она, обращаясь к Ключникову. — Проворовалась у нас Аксютка Толстогубова. Ее бы судить да за решетку, а председатель наш рассудил по-своему: раз ты проштрафилась — ступай поработай на свиноферме. Та туда, сюда: может, на телятник? Нет, только на свиноферму — и никаких поблажек! Словно свиноферма трудовой лагерь за колючей проволокой. Вот как у нас!
— К сожалению, это не только у вас…
— А я эту паскуду к свиноферме на пушечный выстрел не подпустила бы!
И Акулина уходит за печку.
— Если бы мне можно было, я, ей-богу, попросился бы свинарем в ваш колхоз! — после короткого молчания заговорил Ключников. — Вашу свиноферму легко переделать для бесстаночного, свободно-выгульного содержания свиней. Я один бы заменил всех ваших свинарок, а свиней выкармливал бы вдвое-втрое больше.
— А нас куда же — на свалку? — из-за печки спрашивает Акулина.
— Работы в колхозе всем хватит!
И Ключников прикидывает, что можно еще сделать, чтобы колхоз давал больше мяса, молока, овощей. По его мнению, без особых затрат можно расширить птичник и откармливать птицы не две тысячи, а двадцать тысяч. Возле суконной фабрики на колхозной земле можно построить теплицы и, пользуясь горячей водой, которую фабрика сбрасывает в овраг, выращивать сверхранние овощи. И молочную ферму можно перестроить. Будь Карпов посмекалистей да порасторопней, он давно бы договорился с московскими шефами на заводе, и они смонтировали бы для колхоза доильную установку «елочку».