Только дело это нелегкое. Оно потребует много напряжения — и духовного, и физического. Тут нужны будут мудрость и твердость, смелость и выдержка, как в бою…
Кто же возглавит это дело?
«А ты? Почему ты увиливаешь от этого? — слышит Константин свой внутренний голос. — Почему бы тебе в самом деле не остаться здесь? Почему бы не помочь своим землякам-односельчанам? Ведь ты коммунист! Разве долг коммуниста не зовет тебя к этому? Ведь ты теперь свободен и вправе распорядиться собой!»
Остаться в колхозе! До сегодняшнего дня у Константина этого и в помыслах не было. И сейчас как-то странно об этом думать. Приехал к матери в гости — и вдруг впрягайся в колхозные оглобли и тяни артельный воз! Вооружайся метлой — и марш на свинарник!
«Ты судишь, как Аксютка Толстогубова, — укоряет Константина тот же внутренний голос. — Ту я понимаю: у нее совесть замарана. А ведь у тебя совесть чистая. Как же ты теперь сможешь бежать из Подлипок, оставив родных и близких людей в беде?! И бежать — куда? В Москву? Туда, где легче?! Это на тебя не похоже!»
Если бы я был один! А что скажет Светлана? Разве она согласится жить в деревне? Нет, деревня — это не для нее. Об этом нечего даже и думать!
«А ты поговорил бы с ней!»
Да, надо ей позвонить. Пусть приедет в Подлипки хотя бы на один день…
Потом вспомнилось далекое. Гул войны. Разведчики отдыхали. Константин ушел на передний край в стрелковую роту навестить друга. Шел перелеском. Было тихо. Под ногами шуршал сухой лист. Друга нашел в блиндаже возле пулемета. Тот приник к амбразуре и наблюдал за окопами противника. Приходу Константина он не обрадовался.
— Уходи, пока не поздно! — сказал он ему.
— А что?
— Немцы готовятся к атаке.
— С чего ты взял?
— Иди, посмотри сам.
Константин взглянул и увидел, что немецкие солдаты действительно накапливаются для броска в атаку.
В блиндаж зашел знакомый командир взвода и невесело усмехнулся.
— Хороший гость, да не ко времени. Тикай, пока не поздно!
Константин, конечно, мог уйти, но медлил. Он знал, что эта рота уже давно сидит в окопах и со дня на день ждет смены. Она выдержала несколько вражеских атак, потеряла почти половину своего состава, но рубежа своего не сдала. Нет, не мог Константин бежать в тыл, когда друзья готовились к бою. Он остался в блиндаже рядом с другом.
Через несколько минут немцы начали артиллерийскую подготовку. Бревенчатый накат блиндажа то и дело вздрагивал от близких разрывов. С потолка сыпалась земля. Шальной осколок залетел в амбразуру и врезался в бревно. Брызги раздробленной коры ударили друга-пулеметчика по глазам. Он выпустил из рук пулемет и закрыл лицо ладонями. В это время канонада смолкла. Немцы пошли в атаку. Константин бросился к пулемету и длинными очередями стал бить по вражеской пехоте, поднявшейся из траншей…
Вот и теперь Константин приехал в гости к родным и друзьям и застал их в тревоге. Колхозникам грозит опасность. Враг наступает… Кто он, этот враг? Какая-то гидра многоголовая. Сколько у нее голов — и не счесть. Тут и бесхозяйственность, и безответственность, и равнодушие. Она, эта гидра, выглядывает из каждой подворотни, из каждой щели, и не всякий ее видит. Как же можно уехать из колхоза в такое время?!
И где-то в глубине сознания у Константина все более и более укрепляется мысль, что он не может уехать из Подлипок, что он должен здесь остаться.
Мороз слегка пощипывает нос и щеки. Константин трет их перчаткой. Смотрит на темнеющий вдали перелесок: не крадется ли оттуда лиса?
И думает: «Как в разведке». И вспоминается опять война. Передний край. Вот идет он по молодому березняку, осторожно раздвигая обледенелые ветки. На нем белый маскировочный халат. Впереди снежная равнина. Нависли серые облака. Сквозь них чуть-чуть пробивается бледный свет луны. Впереди еле заметно вырисовываются белые шапки двух вражеских дзотов. Там, между этими дзотами, ходит немецкий часовой.
Все на этой равнине знакомо сержанту Ласкину. Каждый кустик, каждый бугорок. Три дня он лежал здесь в густом ельнике, изучал местность, наблюдал за немцами.
Вот он ползет по белой равнине. Слышит сзади легкий хруст снега и учащенное дыхание. Сапер Топорков не отстает от него…
Вдруг из немецких окопов в небо взмывает ракета, и яркий белый свет заливает снежное поле. Разведчики замирают. Ракета гаснет, и они снова ползут.
По лицу Ласкина из-под шапки стекают струйки пота. Нелегкий путь, что и говорить. Легче было бы взять левее и скрытно через кустарник подойти к первому дзоту. Заманчиво, но он на это не пойдет и будет ползти по открытому месту. Расчет дерзкий: на кустарник немцы всю ночь пялят глаза и прочесывают его пулеметными очередями. А за полем они не следят. Они и мысли не допускают, что советские разведчики рискнут пройти именно здесь.