И ставит на стол кринку с молоком.
Аня вертится перед зеркалом и жует. В левой руке у нее кусок хлеба, в правой — стакан с молоком.
А Настя торопит:
— Ну? Скорей!
А сама щелкает кедровые орешки.
— Что у тебя за праздник? — спрашивает Акулина.
— Орешки-то? Это я Чоке, — отвечает Настя.
Чока — это белка. Она живет в дупле старой сосны возле клуба. Живет несколько лет. Привыкла к людям, стала ручной. И люди к ней привыкли, полюбили ее. Приходят к сосне и зовут:
— Чока! Чока!
Белка спускается с дерева и подходит к человеку. Приближается осторожно, навострит ушки, опасаясь, как бы не попасть впросак. Услышав лай собаки или крик вороны, она молнией летит на сосну. А через минуту снова спускается. Человек садится перед ней на корточки и протягивает руку с орешками:
— На, Чока!
Белка подходит к человеку, поднимается на задние лапки и, обнюхав его ладонь, берет орех. Она грызет его не спеша, поддерживая передними лапками, и ореховые скорлупки падают человеку на ладонь. Потом Чока берет другой орех. Делает она это быстрыми, привычными, еле уловимыми движениями…
Когда девушки вышли на улицу, Настя сама заговорила о Коле. Он вернулся из армии еще в августе. Время в колхозе было горячее — уборка. Просили Колю помочь скирдовать солому — отказался. Просили помочь хлеб возить на элеватор — он сделал один рейс и вернулся пьяный… Всю осень бездельничал. Так и не стал работать в колхозе.
Аня вспоминает: месяц назад Коля прислал ей в Москву странное письмо, в котором бахвалился: «Я живу как бог!». И спрашивал: «А ты как? Подцепила москвича?». «Пьяный писал», — подумала тогда Аня и не ответила ему. «Наверное, он обиделся, — думает теперь девушка. — Может быть, он уже забыл обо мне? Может быть, ему приглянулась другая?!»
Ане вдруг становится грустно, очень грустно.
Возле клуба играет гармошка. Задорный, озорной девичий голос поет:
Подружки обходят клуб и направляются к старой сосне, где толпится молодежь. В центре толпы Аня замечает Колю Носкова, и у нее радостно бьется сердце. Он не в шинели, как девушка ожидала его встретить, а в коричневом драповом пальто и в цигейковой шапке. Коля кормит белку. Она уткнулась носом в его ладонь…
Аня дивится. Коля и тот, и не тот. Он по-прежнему сутуловат, но и ростом кажется выше, и в плечах будто бы шире. Голубые глаза с лукавым прищуром — такие знакомые, родные. А на обветренном лице возле губ едва заметные складки. Их раньше не было. Вырос, возмужал.
Кто-то в толпе хлопает в ладоши. Удар как выстрел. Испуганная белка молнией летит на сосну, а затем пропадает в зарослях ольшаника.
— Кто это? — Коля сердито оглядывает толпу и вдруг встречается взглядом с Аней…
Молодежь начинает расходиться.
Аня оглядывается: где же Настя? Вон она — уже возле клуба. Сейчас за угол завернет и скроется. Кто же с ней? Какой-то незнакомый парень. У него за плечом на ремне гармошка. А Коля где? Обернуться бы и посмотреть, но у девушки не хватает смелости. А если он тут, рядом? Да, он идет за ней. Она это чувствует…
— Аня!
Это его голос. И его шаги. У девушки радостно бьется сердце.
Аня не ожидала, что они встретятся так просто. Разговор завязывается непринужденный. Коля рассказывает о своей службе в армии, где он научился плотничать. Он признается, что в колхозе не работает, хотя там плотники очень нужны. Разве с Карповым можно договориться? Разве он может ценить работников?
«В самом деле, — думает Аня, — с нашим председателем не так-то легко договориться!»
Девушке хорошо. Она счастлива…
Они входят в клуб. Из дальнего угла слышится голос Насти:
— Аня! Сюда!
Аня идет к Насте и садится рядом с ней. Коля направляется к киноаппарату, где за столом стучат костяшками доминошники.
Рядом с Настей, с другой стороны, сидит этот парень с гармошкой.
— Анька, познакомься! Это Леша Курдюмов, — говорит Настя.
Курдюмов подает Ане широкую теплую ладонь.
Настя толкает Аню локтем:
— Теперь слушай!
Леша Курдюмов поправляет на плече ремень, перебирает лады, берет аккорд. Потом кивает Насте:
— Ну, давай!
И Настя запевает под аккомпанемент гармошки: