Зина ставит скамейку под четвертую корову. Услышав журчание молока, Аня не спеша направляется к выходу. Не дойдя до ворот, поворачивает в кладовку. Настя как раз одна, и подружка рассказывает ей обо всем, что заметила.
— Молчок, Анька! — Настя настороженно смотрит на дверь. — Мы ее поймаем! Только не сегодня — в другой раз. Сделаем так, чтоб не выскользнула.
И Аня уходит домой.
21
После ужина Константин и Аня присаживаются к столу. Дядя — с газетой, а племянница — с книгой. Акулина устраивается возле горячего подтопка. На коленях у нее клубок шерсти, в руках недовязанная варежка и спицы.
— Ты что читаешь, Аня? — спрашивает Константин, развертывая газету.
— «Что делать?» Чернышевского.
Бабушка смотрит на внучку поверх очков.
— А ты бы вслух почитала! — говорит она.
— Ну что ты, бабушка! Я уже кончаю!..
— А что за книга? О чем?
— О чем? Ну, роман!..
— Старинный?
— Старинный не старинный, а ему без малого девяносто лет.
— Удивительно: Чернышевский эту книгу написал в тюрьме! — говорит Константин, обращаясь к матери.
Акулина кладет спицы на колени, снимает очки.
— В тюрьме? За что же он сидел?
— Как за что?! — удивляется Аня. — За свои революционные убеждения. Ты разве не знаешь?
— Откуда же мне знать? Я всего три года училась в церковноприходской школе, да и то с грехом пополам…
С проулка доносится песня. Голоса пьяные, нестройные. Слов не разобрать, а мотив знакомый. Поют старинную русскую песню «То не ветер ветку клонит». Константин прислушивается.
— Где это? — спрашивает он.
— Это у Носковых, — подсказывает Акулина.
— Что у них за праздник?
— Гости из Москвы: брат Корнея, Степан, с женой. И наш Фрол Кузьмич со своей половиной…
Медленно и заунывно льется песня. Теперь можно разобрать слова.
— Что им не петь, не гулять! — ворчит Акулина. — Ездили в лес на Гусиное озеро. Привезли два куля рыбы. Один куль продали в Лужках — это на водку, второй привезли домой — это на закуску. Вот и пей-гуляй!
Кто-то взбежал на крыльцо. Скрипят половицы в сенях. Входит Коля Носков. Без пальто, в коричневом лыжном костюме.
— Добрый вечер!
Константин встает из-за стола и шагает к нему навстречу, протягивает руку:
— Здравствуй, Коля!
Глаза у Коли маслянисто блестят. Заметно, что за хмельным столом и его не обнесли чаркой. Однако на ногах он держится твердо.
Аня краснеет и уходит за перегородку.
— Садись! — Константин указывает Коле на диван. — Как живешь?
И сам садится рядом.
— Спасибо! Живу — не тужу! — смеется Коля.
— Давно из армии? — спрашивает Константин.
— С осени дома.
— В пехоте служил?
— В строительном батальоне.
— Значит, строил?
— А как же? Научился.
— А теперь?
— Плотничаю.
— В колхозе?
— Нет, где придется. На дачах больше.
— Почему же не в колхозе? Невыгодно? — На губах Константина едва заметная улыбка.
— Какая там выгода? Карпов говорит: работай, как и все. Получай триста рублей в месяц — и все тут! А я триста рублей могу за три дня заработать!
— Вот как?!
Аня выглядывает из-за перегородки и лукаво улыбается.
— Коля, а за один день сможешь? — спрашивает она.
— А ты не смейся! — отвечает Носков. — Ты думаешь, я вру? На той неделе был такой случай. Пришивал я наличники у одного дачника. Подходит ко мне старушка пенсионерка и говорит: вижу я, парень ты дока, в руках у тебя дело горит. Обшей мне сарай-кухню. Что ж, говорю, обшить можно. Только чем? Показывает она мне обрезной тес. Чистый — ни сучка ни задоринки. Ладно, говорю, готовь деньги! А сколько ты с меня возьмешь? По таксе, говорю, у нас для обшивки такса: двадцать рублей с квадратного метра. Пятьсот рублей, говорю. Ладно, говорит, вижу, что ты цену свою знаешь. Обшивай! Ну, я за пять дней управился. Пришла она. Говорю: «Принимай работу, бабка!». Поглядела она, поглядела и похвалила: «Молодец! Чисто и гладко сделал!». Отсчитала мне пятьсот рублей да еще четвертинку поставила.
— Объегорил старушку! — хохочет Аня.
— Знаем мы этих старушек! — горячится Коля. — У них денег куры не клюют!