И, шагнув вслед за Аней через порог, он добавляет:
— Должен же быть порядок у нас на ферме!
— Так, так! — кивает ему Акулина и, сняв со стены черпак, идет к котлу.
2
Обедать сели, а Коли нет. Едят молча. Хлебают лапшу со свининой. Корней мрачен как туча. Надюха жует лениво, искоса посматривая на Аню. Затем кладет ложку, вытирает рот ладонью и сердито спрашивает сноху:
— Зачем ты Зинку-то осрамила?
Аня поднимает на свекровь удивленные глаза.
— Кто? Я?
Это для нее так неожиданно, она растерялась и не знает, что ответить. Смотрит на Зину; та сидит, уткнувшись носом в тарелку, с таким видом, будто бы разговор ее не касается. А ссутулившийся Корней обсасывает свиную кость. Кажется, он полностью поглощен этим делом и ничего не слышит.
Надюха сверлит Аню злыми глазами:
— Тебе не стыдно?
— Мне?.. Нет, не стыдно! — отвечает Аня. — Я воды в молоко не подливала! Чего мне стыдиться!
Зинка вдруг встает и молча выходит, громко хлопнув дверью. Через минуту поднимается и Корней и тоже выходит, не проронив ни слова.
Надюха шмыгает носом, фартуком вытирает губы. Ей кажется, что зря она погорячилась, напрасно ворчала на сноху. Что и говорить, Зинка сама во всем виновата. Сама залезла в грязь. А кто ее подталкивал туда? Фрол Кузьмич, вот кто! Он подсказал Зинке, чтоб подливала воду в молоко. «Телята выпьют — не разберут, какая тут жирность!». Это было с полгода назад. Но и до этого у Зинки были высокие удои. И тогда не обошлось без жульничества, и опять-таки с благословения Карпова. У Зины было восемь старых коров. Надои были средние, о высоких Зина и не помышляла. За нее думал Фрол Кузьмич. Захотел он, чтобы в Подлипках была своя знатная доярка. Сидел он однажды у Носковых. Выпил изрядно. Веселый был. Зина тогда подавала на стол. Он сказал ей: «Я дам тебе еще пять первотелок. Они дойными пока не числятся. Молоко от них приписывай старым коровам. Ставь рекорды! За премиями дело не станет! Поняла?»
Зина поняла. Скоро о ней заговорили как о передовой доярке. В районной газете ее портрет напечатали. На собраниях Зину всегда в президиум выбирали. Посыпались ей премии. Карпов куражился: «Погоди, Зина! Орден получишь!». Вот и получила! Сбил девку с толку, ославил на весь колхоз, черт усатый!
Надюха мысленно ругает Карпова на чем свет стоит, но в то же время и оправдывает его. Нет худа без добра! Что ни говори, а денег Зина получала больше всех. А патефон с пластинками? А часы именные? Они тоже чего-нибудь стоят! Нашлись завистницы. И Нюрка с ними. Нечего сказать, хороша сношка!
Вдруг Надюха спохватилась: «Чуть не забыла! Велел Карпов позвать к шести часам в контору всех членов правления на заседание».
— Убери со стола-то! — бормочет она. — Мне бежать надо!
Аня собирает тарелки, ложки. Вымыть посуду — это она мигом! А есть ли горячая вода? Спросить бы у свекрови, пока она не ушла. Только как ее назвать? Надеждой Федоровной? Пожалуй, обидится. Мамой? Нет, язык не повернется. Была у Ани мама, такая добрая, такая ласковая, — родная мать. Была… Разве можно назвать мамой эту чужую женщину, которая только что обидела Аню до глубины души?
А как ей звать свекра? Корнеем Лукичом? Коля сказал: я зову тятей, а ты зови папой! Нет, не может Аня звать его папой. Папа — это тот, что в шлеме танкиста смотрит с фотографии. Он погиб в бою. Сгорел в танке. Аня никогда не видела его, она родилась после его гибели. Но она знает его. Он живет в ее сердце. Она видит его. Видит, как он мчится в своем танке. Его танк в дыму и в огне. Вот он, ее папа, приник к смотровой щели. По его бронзовому лицу струится пот. В струйках пота играют огненные блики. И сзади и с боков к нему подбираются языки пламени. Все ближе и ближе. Вот уже дымится гимнастерка на его спине. А он мчится вперед, давит гусеницами вражеские пулеметы и пушки…
Нет, нельзя назвать папой чужого угрюмого человека, который смотрит на тебя подозрительно, будто ты украла у него что-нибудь. Это про него бабушка сказала: «Он и взяткой не брезгует!»
3
Надюха перестаралась: к шести часам она так накалила печку, что в конторе стало жарко. Эту печку-времянку сложил дед Матвей. Затопишь ее — она ревет, только дров подавай. На вид неказистая: желтой глиной вымазана, а жаром так и пышет.
Константин сидит в дальнем углу возле конторского шкафа. Он некоторое время сидит в шинели, изредка вытирая носовым платком потное лицо. Потом снимает шинель и, свернув ее комом, бросает на шкаф.