— Так! Клуб будешь утеплять, а на свой дом тебе наплевать?!
— Почему наплевать?!
— А жить-то где будешь — в клубе? — Свекровь злыми глазами ест сноху. — Ты об этом подумала? Если дома, то одна у нас забота, как бы здесь было потеплее, а не в клубе. В дом надо копейку загонять, коли она мимо катится. Без копейки какое в доме тепло?!
Ане не по себе. Куда девалась радость, с которой она только что переступила порог этого дома? Чего от нее требует свекровь? Чтобы она стала рыночной торговкой! Аня на миг представляет себе: вот она на рынке, стоит за прилавком. Перед ней весы с гирями, у ног мешки с картошкой. Подходит к прилавку старушка с авоськой и, кивая на мешки, спрашивает: «Почем кило?». «По три рубля», — отвечает Аня. «С ума сошла, девка! Готова шкуру содрать!» — возмущается старушка и уходит. Краска стыда заливает щеки Ани. Ей стыдно от одной мысли, что она может предстать в таком виде. А как она ответит Насте Цветковой или Вале Борисовой на вопрос: «Почему ты не была на воскреснике?». А как будет смотреть в глаза бабушке и дяде Косте? Нет, все, что угодно, только не на рынок! Ни за что на свете! Разве можно доверить своих коров Зине? Она накричит на Графиню, ударит ее, оставит голодной!..
— Нет, я не поеду! — твердо говорит Аня и уходит в свою комнату.
8
У ворот свинарника Матрена Лаврухина оправляет вилами кучу навоза.
— Доброе утро, Матрена Степановна!
— Здравствуй, Костя!
— Ну как, вчера жарко было?
— Ничего, управились!
— Коля помогал?
— Как же, помогал. Старался, молодец! Он словно свинарем и родился. Я говорю ему: «Коля! Не зарывай свой талант в землю, иди к Карпову и просись в свинари». А он хохочет. Если бы, говорит, Фрол Кузьмич обсыпал меня золотом с ног до головы, все равно бы сюда не пошел. Ни на один день! Это, говорит, только из уважения к Константину Иванычу. Не в службу, говорит, а в дружбу!
Переодеваясь на кормокухне, Константин думает о том, что работа в армии дала ему много такого, что здесь, в колхозе, очень пригодится. Там он научился работать с людьми, воспитывать солдат. Ох, какие крепкие орешки попадались ему! И все же к любому он находил пути, к сердцу каждого подбирал ключи. Недаром его подразделение всегда было передовым. У секретаря колхозной парторганизации та же задача: воспитывать людей, организовывать их, указать им цель, вдохновить на самоотверженный труд. Тут пока похвастаться нечем. Вся работа еще впереди. Вернуть в колхоз Колю Носкова — это не так уж трудно. Парень побывал в армии, с ним легко договориться. Попробуй урезонить Блинова, — это будет потруднее!
Акулина в клубах пара склоняется над котлом. Смотрит, сварилась ли мешанка.
— Сварилась! — говорит она. — Замешала, как ты велел. Давай тележку!
— А подсолила? — спрашивает Константин, подвязывая фартук.
— Нет. А надо ли?
— Немного надо. Я думаю, так аппетитнее будет.
— Ну что ж, я подсолю, — соглашается мать.
Константин загружает тележку и выталкивает ее в дверь. Надо поскорее накормить поросят — и на воскресник!
Слышно, к воротам свинарника кто-то подъехал на санях.
— Тр-р-р! Стой, окаянная!
Это голос Аксютки Толстогубовой. Она за навозом приехала.
— Сначала отсюда бери, с прохода! — говорит ей Матрена.
— Знаю, не командуй! — огрызается Аксютка.
— Что злишься?
Константин разливает мешанку по кормушкам. Его беспокоит мысль: «Как там в клубе? Идет ли дело?»
А за воротами разговор переходит в шумную перебранку. В уши так и лезет назойливый, крикливый голос Толстогубовой:
— А почему меня прогнали, а не Акулину? Почему?
— Акулина тут двадцать лет, а ты без году неделя! — отвечает Матрена.
— А почему тебя оставили, а не меня? Чем я хуже тебя?
— Спросила бы на правлении, когда решали. Что же ты молчала тогда?
— Нечего мне спрашивать, я и так все вижу. Всех с фермы разогнали, чтоб лишних глаз не было. Сын да мать — в один дом тянут! И ты тут примазалась!..
Ласкин впускает поросят. Они с шумом, с визгом бросаются к кормушкам. Теперь крика Аксютки не слышно.
«Вот сорока! — думает Константин. — Попробуй перевоспитай такую! Пуд соли съешь, а толк-то будет ли?»
Поросята угомонились — только чавкают и похрюкивают. До слуха Ласкина доносится гневный голос Матрены:
— Не меряй всех на свой аршин! Если ты склад разворовала, яйца с птичника таскала — не думай, что все воры!..