Одесса — такой город. Говорят, в Одессе камни солоноватые от ветра, который доносит капли морской воды. А в камнях, из которых сложены дома, впаяны перламутровые ракушки. И под улицами, домами, площадями есть еще одна Одесса — подземная. Называется она — катакомбы. Фашисты шли на одну Одессу, а их встретили две: наземная и подземная. И было еще две Одессы, обрушившие на врага огонь, — морская и воздушная.
Но это было давно, а теперь раны затянулись. Светит раскаленное солнце. Прибой перекатывает камешки с одного места на другое. Корабли здороваются и прощаются с городом.
Но, может быть, камни города соленые не только от морской воды, но и от крови?
— Здравствуйте, нам нужен Петр Ильич!
Марат и его друзья замерли на полутемной лестничной площадке, а в открытых дверях перед ними стояла черноволосая женщина с темными ввалившимися глазами. Она молча смотрела на ребят, потом сказала:
— Вы опоздали.
— Мы подождем, — сказал Марат, — у нас есть еще время.
— Понимаете, мы прилетели издалека, — пояснила Зоя Загородько.
— Он умер, — сказала женщина. — Вчера его похоронили.
— Как же быть?! — вырвалось у Марата.
— Пошли, ребята, — тихо сказал Василь. — Простите за беспокойство.
Надо было уходить, но какая-то сила удерживала ребят у порога дома бывшего партизанского командира, который умер накануне их приезда. Словно стены дома хранили тайну судьбы Зимородка. Хозяйка тоже не торопилась закрыть дверь. Наконец она нарушила неловкое молчание:
— Чего вы хотели от Петра Ильича?
— Мы разыскиваем одного бойца. Мы были на его могиле…
— Как его фамилия?
— В отряде его звали Зимородок.
— Зимородок?! — Хозяйка дома произнесла это имя на свой лад, делая ударение на первом слоге. И на лице ее отразился слабый отблеск улыбки. — Зимородок! Забавный был паренек. Он ходил в мою школу.
— Какой номер школы? — не удержался Василь.
— У школы не было номера… Это была партизанская школа. Днем я учила ребятишек. Вместо счетных палочек были стреляные гильзы… А вечером учились бойцы.
В большой землянке были низкие, давящие потолки, а две коптилки, сделанные из медных артиллерийских гильз, стояли на столе и высвечивали небольшое пространство и классную доску, настоящую классную доску. Парты тоже были настоящие: видимо, их вывезли из уцелевшей школы. Но они казались очень маленькими и тесными, потому что за ними сидели здоровые дяди. Некоторые бородатые. При свете коптилок эти бороды выглядели как-то зловеще. Еще коптилки освещали лицо учительницы, молодое, удивительно красивое. Гладкие черные волосы были заплетены в косу. Учительница выглядела очень молодой, а ученики очень старыми, хотя были они одногодками.
— У нас кончился мел, — сказала учительница, — не знаю, как быть.
— Я раздобуду вам мел.
Из-за парты поднялся невысокий парень в пиджаке, застегнутом на три пуговицы. Его глаза весело горели: в каждом зрачке играл уменьшенный огонек коптилки.
— Где ты раздобудешь?
— Военная тайна. Завтра будет у вас мел.
— Как твоя фамилия? — спросила учительница. — Ты в отряде новичок?
— Новичок! — ответил парень. — Зовут меня Зимородок.
Бородатые ученики захихикали.
— Разве человека не могут звать Зимородком? — спросил он, поворачиваясь к товарищам. — Я могу свистеть иволгой.
Все снова рассмеялись.
— Вот чудаки, — чуть обиженно сказал парень. — Я дело говорю, а они смеются…
— Послушай, Зимородок, ты сколько классов кончил? — спросила учительница.
— Восемь.
— А мы за пятый класс проходим. Зачем ты пришел?
— Учиться хочется! Я и в школе любил учиться. Честное слово! Каждый день узнаешь новое. Решаешь задачу, которую вчера не мог решить. В первый раз читаешь стихи, и кажется, Лермонтов написал их специально для тебя, еще чернила не высохли…
Бородачи притихли. А молоденькая учительница слушала с широко открытыми глазами.
— По-моему, когда человек перестает учиться, он перестает жить. А на войне так хочется жить!
И тут он замолчал, смутился и, чтобы скрыть свое смущение, спросил:
— Так показать, как свистит иволга?
Учительница кивнула, и он засвистел. Свист был похож на голос флейты. И стены землянки как бы раздвинулись. И огромный густой лес с высокими деревьями и низким подлеском возник из этой птичьей песенки. Этот лес жил, двигался, одни деревья сменялись другими, маленькие делянки переходили в орешник, за орешником вставали медноствольные сосны. А свист иволги то приближался, то удалялся, такой родной и такой недоступный.