Спасибо митрополиту - он намек сделал, а Унковский намек понял и с благоговением приложился к руке Исидора:
- Благодарю за мудрый отказ, ваше высокопреосвященство.
Военные духовники венчать поэта сразу же согласились:
- Вам бы надо было сразу к нам обратиться.
4 апреля в самой большой комнате квартиры поэта был раскинут шатер военно-полевой церкви, как на боевом фронте. Некрасов, истомленный болями, поднялся с постели, ставшей для него смертным одром, - босой, в одной нижней рубашке, которая, дабы облегчить его страдания, была разрезана ножницами на длинные ленты. Он был уже так слаб, что его поддерживали под руки, поэт трижды обошел с Зиною вокруг церковного аналоя. "Веселые свадебные песни, сулившие ему долгие годы супружеского и отцовского счастья, звучали для всех панихидой".
- Теперь, Зина, за тебя я спокоен, - сказал он жене.
- Век не забуду! - разрыдалась Зинаида Николаевна.
Вскоре Некрасов и скончался.
"Только в день похорон его, - говорила потом Зина, - поняла я, что сделал он для общества, для народа: видя общее сочувствие и внимание, начала я задумываться - чем он такую любовь заслужил?.." Похороны поэта превратились в демонстрацию студенчества, и в толпе молодежи шла за гробом Зина, а впереди ее ожидали долгие сорок лет одиночества.
- Мне, - сказала ей Буткевич, сестра покойного, - не совсем-то приятно, что мой брат объявил тебя наследницей посмертного издания его "Последних песен". Не сердись за откровенность, милочка, но что ты понимаешь в поэзии?
- Наверное, ничего, - согласилась Зина.
Карабиха оставалась за семьей Некрасовых, поэт оставил жене свое чудовское именьице Луiка, что в Новгородской губернии, где была его дача; поэт завещал Зине и обстановку петербургской квартиры. Я совсем не желаю осуждать Анну Алексеевну Буткевич, которая всю жизнь оставалась верна памяти брата. Но все же, читатель, следует договаривать правду до конца. В посмертном издании Некрасова, когда уж кажется, что каждому слову поэта оставаться в первозданной святости, Анна Алексеевна разгадала смысл "з-н-ч-к-е" и одним взмахом пера уничтожила посвящение брата. А на титуле "Последних песен" Некрасова его жена, издательница согласно духовному завещанию, была названа уже не Некрасовой, а. Викторовой!
- Пусть скажет спасибо, что не называю ее Феклой, - решила мадам Буткевич. - Стихи же моего брата, ей посвященные, - наказала она в типографию, - оставить без примечаний. Кому может быть интересна эта особа, вкравшаяся в доверие к моему брату?
Никому. Это стала понимать и сама Зина.
Только напрасно злые люди решили, что она проникла к поэту едино лишь ради корысти. Зинаида Николаевна вскоре же и доказала, что корыстных умыслов у нее никогда не было.
Право переиздания стихов своего покойного мужа она сразу уступила сестре его - той же Анне Алексеевне Буткевич.
Право на владение чудовским имением Зина уступила опять-таки той же Анне Алексеевне Буткевич.
А сама осталась ни с чем, и она. исчезла.
.Россия жила своей бурной жизнью, никогда не забывая своего народного поэта, но зато в России очень скоро забыли его верную подругу - Зину, дочь барабанщика. А коли забыли, так о ней теперь можно говорить что хочешь. Появились мемуары, в которых она предстала в искаженном свете, как особа хитрая и безграмотная, чуть ли не насильно водившая Некрасова вокруг аналоя, чтобы сделаться мадам Некрасовой и получить от поэта немалое наследство. Пожалуй, один только сенатор А. Ф. Кони, глубоко почитавший поэта, не терпел подобных мещанских отзывов о вдове поэта, в своих выступлениях он постоянно призывал уважать память о Зинаиде Николаевне:
- Ее уж нет среди нас, и потому она не может возвысить голос в защиту своей женской чести, потому, дамы и господа, призываю уважать эту женщину, достойную нашего уважения..
Кони ошибался, как ошибались и другие: Зина была жива.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Шли годы. Много позже выяснилось, что Зина Некрасова, покинув столицу, поселилась в Москве, где готовилась в послушницы Новодевичьего монастыря, но. передумала. Конечно, в доме поэта она жила, как у Христа за пазухой, сытая и одетая, о деньгах не помышляя, а теперь следовало полагаться лишь на себя. Кое-какие сбережения у нее, правда, были. И начался период очень странных метаний женщины по стране - зигзагами молний, всегда загадочных и не всегда объяснимых. Зина вдруг объявилась на Кавказе, потом исчезла надолго, но ее как будто видели в Киеве, кто-то узнал ее в Одессе, а затем она снова пропала и, кажется, уже навсегда.
Россия вступала в XX век. Читатель, это уже наше время.
Николай Михайлович Архангельский, наш современник, умер в 1941 году (исторически только "вчера"). Это был типичный русский интеллигент, в ту пору он редактировал "Саратовский листок". Однажды в доме на Кострижской улице (ныне улица Сакко и Ванцетти, которые к Саратову притянуты за уши), где Архангельский жил и работал, его посетил репортер городской хроники, уснащавший газетные скрижали сведениями о пожарах, драках, воровстве и скандалах в трактирах, - все знал человек!
- А в баптистской-то общине Саратова опять свара великая, - сообщил он редактору. - Свиней режут, в колбасы сало пихают, живут - кум королю, а тут старуха одна, так они ее под конец обчистили. До копейки все выманили да еще в церкви ее "оглашенной" объявили. Старуха-то на паперти. плачет!
Архангельский оторвался от чтения типографских гранок.
- Какая старуха? - спросил он рассеянно.
- Обыкновенная. По фамилии Некрасова, а зовут будто Зинаидой, живет на отшибе города на Малой Царицынской. Уже старая. Одинокая, как перст. Побирается. Кто что подаст!
Архангельский призадумался, вслух размышляя: "Зинаида, Зинаида, еще Некрасова. Конечно, Некрасовых на святой Руси великое множество, но. Зина? Возможно и совпадение, да-с!"
- Вот что, - решил Архангельский. - Едем. Навестим.
- Старуху-то? Так она никого не принимает. Двери у нее на крючок, и через дверь просит всех оставить ее в покое.
- А вдруг это. она?
- Кто? - удивился репортер.
- Та самая, которой поэт писал: "Зина, закрой утомленные очи." А вдруг да она? Бери свою шляпу - поехали.