- А ты не боишься? Вдруг убьют по дороге? - тетя Ира пытливо посмотрела на девочку.
Та потупилась.
- Меня уже убивали, но не убили... А смерти я не боюсь, только пугаюсь.
Стоявшая рядом с Зиной Галька вдруг встрепенулась и дернула сестру за платье:
- Пойдем и мы?
- Куда?
- Домой, к маме... в Ленинград.
Зина обняла Гальку, крепко прижала к своей груди.
Беженка неохотно встала, вскинула на плечи вещевой мешок и, еще раз поблагодарив за хлеб, медленно побрела к большаку.
- Да-а... решительная девчонка, - вздохнула, глядя девочке вслед, тетя Ира. - Не то что мы - нытики.
Разговор с голубоглазой смуглянкой поднял новую сумятицу в душах растерянных ленинградцев.
- Нужно и нам уходить... - настойчиво предлагали мальчики матери.
- Неразумные... Разве хватит у нас сил... Местные беженцы на подводах да на машинах и то вернулись. Слышали, вон Дементьевы, к которым дядя Ваня с Зиной ходили, уехали было на подводе, а пришлось вернуться...
Возражала тетя Ира как-то неуверенно, словно сама сомневалась в своих доводах. Очевидно, ее сыновья это подметили. Ходили они по усадьбе вдвоем, обнявшись, о чем-то долго шептались, а перед вечером Нестерка подошел к Зине:
- Выйди на усадьбу... разговор есть.
Ленька сидел у липы и держал на коленях вырванную из учебника карту европейской части Советского Союза. Тут же на луговине лежали сумка от противогаза, котелок, алюминиевая фляжка, складной нож в деревянной оправе.
- Решай, Зинка, пойдешь с нами или нет?
- Куда?!
- Неужели не соображаешь?.. В Ленинград.
- Пойду! - вырвалось было у Зины.
- Только гляди не проговорись об этом нашей маме, тогда все сорвется. Нестерка для убедительности потряс головой, растрепав свой длинный чубчик, отчего стал похож на взъерошенного галчонка.
- Надо подумать... - ответила Зина уже уклончиво. Предложение уходить тайком охладило ее пыл. - А Галька как же? Она тоже с нами пойдет?
Нестерка нахмурился.
- Не-ет, - протянул он, - она маленькая. С нашей мамой пусть останется.
- Разве можно Гальку брать с собой? - поддержал брата спокойный, медлительный Ленька, который во всем подчинялся бойкому, ловкому на разные выдумки младшему брату. И, видя, что Зина молчит, нетерпеливо спросил: - Ну как, согласна?
- Завтра утречком и пойдем, - уточнил Нестерка.
- Вот что, братья мои дорогие, без Гальки я не тронусь с места, поняли?
Растерянные братья отошли в сторону. Недолго пошептавшись, вернулись.
- Ладно уж, бери Гальку. Морока с ней. Но, смотри, точка и могила! вытаращив глаза, Нестерка произнес свое устрашающее заклинание.
При упоминании о могиле Зину слегка передернуло. Она почувствовала, что разговор с мальчишками становится каким-то нелепым. Одна бы она, не задумываясь, пошла куда угодно. Теперь, когда началась война и многое пришлось пережить и испытать, она уже не боится, как прежде, ни темноты, ни бомбежки, ни покойников. Но уходить тайком от своих! Заставить переживать тетю Иру и бабушку!
- Ты, никак, уже сдрейфила? - Нестерка пытливо вглядывался в Зинино лицо. - Мы ж Гальку берем.
Братья, насторожившись, смотрели на Зину.
- Ты смотри никому ни гугу! Особенно матери и дяде Ване... Не выдашь нас? - забеспокоился Нестерка.
- Не беспокойтесь, не выдам.
- Дай честное пионерское! - потребовал Нестерка.
И Зине пришлось дать им честное пионерское слово. Какова же была ее растерянность, когда на следующее утро тетя Ира спросила:
- Ты что, с моими мальчишками собираешься уходить в Ленинград? - Она пытливо смотрела на Зину.
"Все, догадалась! Все знает!" - смущенно вспыхнув, подумала Зина.
- Когда тебя старшие звали, ты отказалась. А теперь что? - выговаривала ей тетя Ира.
Зина выскользнула из избы, разыскала на усадьбе ребят.
- Никуда я не пойду. - С укором взглянула на них: - Тетя Ира все уже знает. Сама догадалась, что вы бежать решили.
Как-то за ужином дядя Ваня сообщил, что в поселке оккупационные власти начинают отбирать у населения скотину, и выразил опасение:
- Как бы и к нам не нагрянули.
Он будто напророчил.
Утро следующего дня началось в деревне суматохой.
Реквизировали скот в первую очередь в семьях, где были коммунисты или воины в Красной Армии. Пришли полицейские и в избу к Ефросинье Ивановне. Старший из них, высокий, бравый, светловолосый, с маленькими заплывшими глазками, со списком в руках, заорал в сенях:
- Ефросинья Яблокова кто будет?
- Это я... - Бабушка поспешно вышла навстречу, вытирая мокрые жилистые руки о фартук.
- Пришли, бабка, за твоей коровой. Всем нам, белорусам, нужно всемерно помогать доблестной германской армии. Кончится война, тебе другую корову выделят.
Лицо Ефросиньи Ивановны потемнело.
- Не дам! - сказала она резко.
- Как это не дашь? - изумился старший полицейский со списком в руках.
- Не дам, и все!
Вслед за бабушкой вышли дядя Ваня, тетя Ира, выбежали ребята. С испугом смотрели они на полицейских и немецких автоматчиков, заполнивших сени и крыльцо перед домом.
- Ну-у, бабка, ты не ерепенься! - прикрикнул полицейский. - Добром не отдашь, сами возьмем. - И распорядился: - Выводи корову!
Немцы вышли за калитку, а один из полицейских, спустившись со ступенек, направился в сарай за коровой.
- Не уводите. Видите, сколько детей у нас? - одновременно со слезными причитаниями бабушки стал просить было и дядя Ваня, подступая к полицейскому, который, широко распахнув ворота, выводил корову, набросив ей на шею поводок.
Один из гитлеровцев, нацелив на дядю Ваню, а затем на тетю Иру свой автомат, заставил их отступить, угрожающе крикнул, коверкая русские слова:
- Пуль! Пуль... стрелять!
Выскочив вслед за взрослыми и ребятами из избы, Зина в нерешительности остановилась у крыльца, все еще не веря, что Белокопытку, которую она помнила с давней Норы еще игривой, рыженькой телочкой, с которой так потешно было забавляться, уведут навсегда.
Пока полицай отталкивал бабушку, Белокопытка вырвалась и устремилась обратно во двор. Полицейский догнал ее, снова накинул веревку на шею, и Белокопытка пошла на поводу, недовольно мотая головой и упираясь.
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Девочка-подросток в пестром платье бросилась к полицейским, растолкав их, вырвала из рук оторопевшего полицая веревку и, обхватив корову за теплую шею, закричала тонким, прерывающимся голосом:
- Не дадим! Не дадим!.. Мы все с голоду подохнем... Не отдадим!
Мальчишки, следуя примеру Зины, тоже подбежали к корове и, обхватывая ее руками, старались заслонить от полицейских. Те, грязно ругаясь, стали отталкивать ребят. Один из полицейских, пытаясь вырвать из рук Зины поводок, споткнулся, едва не упав, и сшиб маленькую Любашу.
Возле избы уже собрался народ. Слышались голоса:
- У бабки Яблоковой корову забирают...
А Зина, подхватив на руки заплаканную маленькую Любашу, подскочила к немецкому офицеру, стоявшему поодаль и с холодной надменностью наблюдавшему эту сцену.
- Оставьте нам корову, господин офицер!.. Чем мы Любочку будем кормить. Оставьте...
Офицер недовольно сморщился, повернулся медленно к полицейским, солдатам, махнул рукой и громко по-русски произнес:
- Оставить...
И, отстранив Зину, вышел с усадьбы на улицу. Вслед за ним к калитке направились солдаты и полицейские.
- Германское командование, проявляя гуманность, в виде исключения, сжалилось и дарит вам корову! - счел нужным напоследок сообщить переводчик, обращаясь к бабушке.
А Зина, все еще не веря в то, что у нее хватило смелости отстоять Белокопытку, присела на завалинку, стараясь успокоиться, чувствуя, как обессиленно дрожат у нее руки и ноги.