– А что, надо было? – слегка удивился профессор. – Дёмка всегда был такой самостоятельный…
– Мне было надо, – Пен выделала слово «мне». – Мог бы и стукнуть. Зато потом погладил бы, – мечтательно сказала она.
Пенсову стало неловко.
– Э-э… Дементий всё-таки мальчик, – напомнил он. – Воспитание мальчиков должно быть строгим…
Пен посмотрела на Андрея Валентиновича с какой-то досадливой укоризной и ничего не сказала.
– Так про Зину, – продолжил Пенсов. – Так, значит, она к вам пристаёт… пристаёт… – в голове крутилась какая-то мысль, но ухватить её профессор никак не мог. – Жопу показывает… Н-да…
– Папа! Ну придумай что-нибудь! – заныла Пен.
– Эх, беда… Замуж бы её выдать, что-ли, – брякнул профессор. И тут же осёкся: в комнате повисла какая-то нехорошая тишина. Такая стоит после пролетевшей мимо пули.
– Я что-то не то сказал? – пролепетал профессор, чувствуя, что и в самом деле сказал что-то не то.
Пен упорно молчала.
– Пен, я ничего не понимаю, – раздражённо сказал Андрей Валентинович.
Кошка встала и демонстративно повернулась к нему спиной.
– Расселись тут! Хватит уже! Побегали! – бушевала Зина. Она только что появилась в мире Пен и была настроена воинственно. Воинственность подкреплялась откуда-то взявшейся бутылкой спирта «Royal», которую Зина держала в левой руке и размахивала ею, как знаменем. У профессора мелькнула ненужная мысль, откуда Зина вообще знает про эту дрянь. Тут же со стыдом он вспомнил, что однажды заставил её пить чистый «Ройял» без закуси – кажется, в «Камасутре для гранатомёта».
Хуже было то, что в правой руке у Зины болтался крепко тиснутый за шкирман Дем. Пёсик вырывался и пытался укусить Зину за руку, но та держала его крепко.
– Ну чё, зассал, дедок? – развалила хабалистую пасть Зинаида. – Это ты, значит, про меня сочинял всякое говнище?
– Сама ты говнище, Зина, – спокойно заявил профессор.
– Ч-чё бля? – взвилась Вагина, от неожиданности отпуская Дема. Тот, злобно тявкнув, тут же исчез. – Ты на кого хвост подымаешь, выпердыш?
– Рот закрой, я тебе сказал, – Пенсов попытался добавить в голос уверенности, которую не чувствовал. – Или я рассержусь.
– Ой ты ёпта! – Зина скривила рожу. – Он рассердится! Чё ты мне сделаешь, перхоть подзалупная? Усраться мож…
– Я сказал: рот закрой и слушай. – На сей раз Пенсов и в самом деле рассердился. – Пен, выйди на минуточку, – сказал он зарёванной кошке. – У нас тут с этой дамочкой разговор.
Пен кинула на профессора сомневающийся взгляд и исчезла.
– Ты, дедок, чтой-то не понял, – Зина нависла над столиком, тряся обильными телесами. – Я всё могу, я Терминатор бля! Тебя, вонючку, раздавить мне как нехуй делать. Или весь этот мир в патоку шлёпнуть! А со мной вы ничё не сделаете, я бля резиновая…
– Так валяй, – предложил Пенсов. – У тебя же страшная мстя? Прибей всех, кто тебя сделал, сучка. Отомсти и забудь. Мы даже бегать от тебя не станем. Я, например, не стану.
– Я бля добрая, – с ненавистью сказала Зина.
– С матом завязывай, – строго сказал Андрей Валентинович. – Дем этого не любит. За шкирку ты его тоже таскать не будешь. Никогда.
Зина попятилась и села на попу. Хорошо, что под ней оказался марокканский диван: обиженно бумкнув, он принял на себя груз зининого гузна.
Бокастая бутылка со спиртом ткнулась в ковёр и так осталась.
– Так-то лучше, – удовлетворённо сказал профессор. – Ты ведёшь себя как последняя дура. Ты хоть это понимаешь?
– Ну, дура я, – согласилась Зина с подозрительной готовностью.
– Ты давно могла бы убить Дема и Пен, если бы хотела. Может быть, даже стереть их электронную копию, – рассуждал профессор. – Но ты именно что ходишь и пристаёшь к ним. Пристаёшь. Надо было сразу догадаться.
– Вот кого бы я убила, так это Пенку, – Зина скрипнула зубами. – Сволота, кошатина зас…
– Не материться, – на всякий случай сказал профессор. – Ладно, продолжим. Ты понимаешь, что избрала не самую лучшую тактику? Теперь у тебя практически нет шансов. Насколько я помню своего сына, он не терпит хамства. Во всяком случае, чужого.
– Он культурный, – захныкала Зина, – а я простая. Вы с Дементием из меня совсем дуру сделали… Да я сама знаю… Кто он и кто я…
– Не смей называть себя дурой! – профессор обозначил лицом недовольство. – У меня в детективах ты выпутывалась из всяких сложных ситуаций, а это требует сообразительности. И вообще, по-настоящему умный человек не способен описать внутренний мир дурака. Значит, ты не дура. С культуркой у тебя, конечно, проблемы – что есть, то есть… А вообще, как тебя угораздило запасть на Дема? Он же, э-э-э, собака?