Эта любовь и преображала для нее, как преображала и для Венецианова, весь трудный путь жизни, всю печаль людских лиц, все временное, здешнее в глубокое и спокойное видение.
В какой-то мере и неприятие Серебряковой первых вариантов «Жатвы» могло иметь причиной неудовлетворенность известным их «бытовизмом». Судя же по окончательному варианту, написанному в 1915 году, Серебрякова решила для себя проблему создания по-настоящему монументального, несущего сильный современный смысловой и живописный «заряд» произведения, особенно важный и многозначительный в это тяжелое для России время.
Вначале, если вспомнить подготовительные наброски, Серебрякова собиралась изобразить момент активного действия — косьбы или жатвы, в котором должны были участвовать семь или восемь крестьян, среди них — несколько мужчин. Затем возник вариант передышки, перерыва в работе, но также был отвергнут Серебряковой как своего рода бытовой рассказ. Она была захвачена мыслью «беспримесно» воплотить то чувство глубокого уважения, даже благоговения, которое вызывал у нее крестьянский труд и вообще жизнь крестьянства. Недаром она была дочерью своего отца, бесконечно преданного всему, что связано с русской деревней, с Россией.
По первоначальному замыслу среди персонажей картины должны были быть мужчины, но невольно, под влиянием и настроений, и жизненных реалий — всеобщей мобилизации, Серебрякова делает героинями своей «Жатвы» девушек-«московок», тонкими чертами лиц и стройными сильными фигурами которых она так восхищается. И в окончательном варианте картины — только четыре девушки: две стоят, две другие сидят на сжатой соломе и готовятся к несложному крестьянскому обеду — одна из них режет хлеб, другая наливает молоко. Композиция точно продумана, ясна, ритмична и гораздо более лаконична, чем композиция «Бани». Огромное значение приобретает здесь звучание почти эпически спокойного пейзажа с широко раскинувшимися до горизонта желтеющими и зеленеющими полями и легкими белыми перистыми облаками над ними. К такого рода пейзажу Серебрякова шла уже много лет — на этом пути и «Зеленя осенью», и «Пахота. Нескучное», и «На лугу» конца 1900-х — начала 1910-х годов.
Спящая крестьянка. 1917
Несмотря на характерную для Серебряковой жизненноправдивую передачу лиц, одежды и вообще фигур девушек, они приобретают особую устойчивость, своего рода монументальность, чему способствует и большая четкость, свежесть и лаконизм цветового решения, построенного на сочетании красного (в сарафане, кофтах, платках девушек), синего, белого — и золотисто-желтых оттенков полей. «Жатва» Серебряковой по праву становится еще одним важным этапным произведением на пути создания в русской живописи картины — произведения значительной мысли и предельно продуманной, безупречно найденной формы. Но не только это. Особенности и качества «Жатвы» доказали, что ее создательница — прирожденный монументалист, стенописец. И отнюдь не случайно, что через несколько месяцев, очень высоко оценив живопись Серебряковой, строитель Казанского вокзала в Москве архитектор А. В. Щусев и разработчик общего плана его оформления А. Н. Бенуа пригласили ее, наряду со зрелыми и знаменитыми мастерами Е. Е. Лансере, М. В. Добужинским, Б. М. Кустодиевым, Н. К. Рерихом, принять участие в грандиозной по замыслу росписи воздвигаемого здания. Но об этом — далее. Закончив же «Жатву», она не оставляет мысли о создании новых произведений, посвященных крестьянскому труду и людям русской деревни. В годы войны «нескучанские» альбомы Серебряковой также полны и набросками, и тщательно выполненными зарисовками крестьян, особенно молодых женщин и девушек во время работы и кратковременного отдыха. К рисункам такого рода прибавляются теперь и наброски пленных австрийцев, заменивших на сельских работах ушедших на фронт крестьян (пишет она и несколько портретных этюдов австрийцев, с искренней заинтересованностью воплощая в них психологическое состояние человека, оторванного войной от родины), и раненых солдат во время их транспортировки и лечения в госпиталях.
