Летом 1919 года, несмотря на глубокое горе и по сути своей бесприютное и полуголодное существование, Серебряковой было создано несколько работ — рисовать и писать означало для нее дышать и жить. На несколько месяцев Серебряковы возвращаются в Нескучное, живут на хуторе, и там, по памяти, болезненно ожившей при виде пепелища «большого дома» и церкви, Зинаида Евгеньевна пишет темперой «Дом в Нескучном» — воспоминание о прошлом. Создан ею, как в былые годы, и «Пейзаж с лошадками». Но еще до этого, в весенние месяцы в Харькове, она работает над сложно задуманной и мастерски скомпонованной картиной «На террасе в Харькове», на которой изображены Катя, Тата, Женя и Екатерина Николаевна. На первом плане — Тата, написанная живо и с большой любовью; убогая обстановка, точно и как всегда продуманно запечатленная живописцем, может поистине служить документом эпохи.
По-иному трактована лучшая работа 1919 года — написанный осенью в Харькове «Карточный домик», в котором прямая документальность и признаки быта как бы отступают. Однако несмотря на это, черты времени дают о себе знать, что вытекает (может быть, и против воли художника) из образного и живописного строя картины, доказывающей, что вопреки долгому перерыву в работе и выпавшим на долю Серебряковой несчастьям ее живопись не только не утратила высочайшего уровня предыдущих лет, но приобрела еще большую проникновенность и душевную углубленность.
На террасе в Харькове. 1919
Предельно наглядно проявляются особенности картины «Карточный домик», если вспомнить портрет детей «За завтраком» (1914). Там не только образная ткань, но и вся переданная живописцем, не менее тщательно проработанная, чем облик детей, обстановка говорила о спокойной, счастливой жизни, об особом уюте, который так ценил, например, А. Бенуа. И все построение портрета было спокойным и одновременно подробно развернутым. В «Карточном домике» дети в темной, разных оттенков синего одежде тесно, почти прижавшись друг к другу, сидят у покрытого темной же скатеркой столика с воздвигаемым из игральных карт эфемерным «минутным» строением. Лишь лица мальчиков и девочек да карты выделены светом. В выражении их не только сосредоточенность, но как бы скрытое ожидание — и боязнь — крушения домика. И невольно при взгляде на эту мастерски скомпонованную и продуманно написанную картину встает вопрос, не сознательно ли вложила Серебрякова иносказательный смысл в тему группового портрета. Конечно, ни о каком символе как эстетической категории здесь нет и речи, работа, как всегда у нее, сугубо реалистическая. Но рожденная самой действительностью ситуация становится символом — в чисто житейском смысле — хрупкости и непрочности существования семьи в это до крайности тяжелое, напряженное и особенно опасное на Украине время. И не случайно с таким вдумчивым мастерством, диктуемым и живописным вдохновением, и бесконечной материнской любовью, передан не по-детски встревоженный взгляд маленькой Кати.
Карточный домик. 1919
…Получила вчера твое письмо… с двумя фотографиями…
Мне очень было интересно увидеть мои вещи, совершенно мною забытые!..
«Дети, играющие в карты» — также весьма слабая вещь (Таточка с непомерно большой рукой!!!), но что же делать? Это мне наказанье за то, что не выбросила все эти неудачные вещи…
В декабре 1919 года в Харькове была восстановлена советская власть, лишь несколько недель просуществовавшая там после Октябрьской революции. Через месяц при Университете был создан археологический музей, в который в качестве художника для зарисовки экспонатов была приглашена Серебрякова. В эту чисто прикладную работу она как истинный живописец вносила творческое начало.
«У Зиночки служба уже налаженная, и сравнительно не трудная, но довольно кропотливая и несносная»[56], — сообщает Екатерина Николаевна в одном из писем 1920 года Н. Е. Лансере, и в другом письме — А. Н. Бенуа: «…Я как ни стара, но все же еще в хозяйстве помогаю Зинуле, а она потому и может нести свою службу… но она устает, и здоровье ее не очень-то крепкое, и я боюсь, как бы она не надорвалась… Да, надо спокойнее и покорнее на все смотреть и верить, что переживется невзгода, и молодым еще жизни много впереди, и, Бог даст, еще ждет их много хорошего, глубокого, а все же эта жизнь привела нас всех к более серьезному пониманию, и много мусора, ненужного стряхнется, и жить будет потом легче…»[57].