— Должен, — пробормотал Давид и неуверенно покосился на хрупкую конструкцию летательного средства.
Щелкнули фиксаторы, втянулись порты подзарядки, «Стрекозы» шустро подпрыгнули в небо. Зита скрутилась, насколько позволил скафандр, отследила реакцию спутника — Давид держался молодцом, только почему-то вцепился в крепления. Странно, сам же говорил, что на легкомоторных самолетах летает… Ах вот в чем дело. Синдром пассажира, так это называется. Опытный водитель или, в данном случае, летчик неуютно себя ощущает, если не может повлиять на ситуацию. Зита и сама ежилась, когда летала пассажиром.
Она на всякий случай выровняла полет, чтоб не нервировать мужчину, привычно включила «болталку» — рацию ближней связи на дистанциях до ста метров, самое то для дружеской компании — и с невольной усмешкой выключила. Давид без скафандра, у него только основной модуль. Действительно, привыкли жить своим укладом и многое уже воспринимают как неотъемлемое свойство пейзажа. Взять те же «болталки». Сколько споров из-за них поначалу велось, мол, излишнее оборудование, достаточно и стандартного трехканальника. Оказалось, что нет, вовсе не излишнее, а самое то, когда летишь тесной компанией и надо потрепаться ни о чем. Не рабочие же персонифицированные каналы загружать. А «болталки» — они слабенькие, за двести метров уже никому не мешают, не сетевые и энергии потребляют всего ничего. При закрытом шлеме — самое удобное средство общения. Потому и вошли в повседневную жизнь вместе со скафандрами, с оружием у командирского состава, со всеобъемлющей системой военно-гражданских званий, с патрулями штурмовиков и народного ополчения, с культом аскетизма, с ежегодными учениями и многим, многим другим. Ее любимое дитя, ее республика. Которое торчит занозой на севере для всего «цивилизованного» мира.
«Стрекоза» предельно аккуратно опустилась на краю просторного амфитеатра, через несколько секунд рядом небрежно плюхнулась ведомая техника. Зита невольно поморщилась, посадка в автоматическом режиме все еще оставалась уязвимым местом малой авиации.
— Ух! — сказал Давид и с облегчением выпрыгнул из креплений.
— Что конкретно «ух»? — полюбопытствовала она.
— Все «ух»! — недовольно отозвался Давид. — Как я тут жил, не понимаю! Как вы тут живете?! Пока долетели, замерз как собака! Летом замерз!
— Не знаю, ничего особого не заметила.
— Еще бы, в скафандре!
— Тебе кто мешал? — мягко упрекнула она. — Предлагала же сразу, как прилетел.
Давид криво улыбнулся. Она недоуменно уставилась — что опять не так?
— Знаешь, у вас тут вывелась какая-то особая порода мужчин! — буркнул он. — Без мозгов, да! А вот у нас на Кавказе ни один нормальный мужчина добровольно не сунет свое хозяйство в капкан!
— Не капкан, а физиологический блок!
— Что бы ты понимала в капканах, женщина! Если выглядит, как капкан, и работает, как капкан — это капкан!
— Нормально он работает, Давид, что ты наговариваешь на проверенную технику?
— Ага, проверенную! Знаем мы на Кавказе, какая она проверенная! Сунешь по доверчивости, а оно сожмет случайно посильнее и оторвет нахрен по самые яйца!
— Давид… — укоризненно сказала она.
— Спереди оторвет, сзади высосет все внутренности! — убежденно сказал Давид. — Носите это сами, вы тут технике доверяете больше, чем себе!
— Техника у нас надежная, — согласилась она. — Потому что наказываем за брак жестоко. На каждом скафандре, например, личное клеймо сборщика, за отказ системы жизнеобеспечения можем товарища и на урановые шахты закатать. В лучшем случае. То же самое касается и техников летного парка.
Давид встал рядом с ней, задумчиво уставился на панораму гигантской стройки внизу.
— Может быть, оно и так, — сказал он больше в ответ на свои мысли, чем в продолжение спора. — У вас другие люди, Зита, совсем другие. У нас, например, на таких условиях все просто отказались бы работать. И сборщики, и контролеры сборщиков. Расселись бы по лавочкам на набережной и возмущались бы беспределом властей. В лучшем случае.
Она вспомнила, какой ценой им всем далось это высокое качество людей, и помрачнела. Войны штурмовых отрядов с подростковыми бандами на уничтожение. Войны с уголовными традициями в рабочей среде — до крови, до смерти, до массовых ссылок в каторжные районы. Жесткие, порой жестокие фильтры на высокотехнологичных производствах в номерных городах. Перемалывание в жерновах уголовного кодекса этнических группировок, кровавое, до массовых драк, до применения боевого оружия. Безжалостные избиения чиновничьей прослойки. Требования, требования, учения и снова требования. Беспощадные чистки собственных рядов — не просто же так собственная служба безопасности «Спартака» действовала все годы и продолжает действовать. Все десятки лет существования заполярной республики они, командирский состав, учили людей работать. Резали зарплаты до соцминимума, чтоб детские подработки стали для большинства семей суровой необходимостью, чтоб горький вкус трудовой копейки был знаком каждому с двенадцати лет. Отправляли школьную шпану и бездельников пачками на принудработы в цеха Химмаша, которые по определению безвредными не бывают. Загоняли саботажников и просто лодырей на «легкий труд» — ручную всесезонную расчистку транспортных линий. Впадали в черное отчаяние, не видя результатов собственных усилий… И вот теперь стоит рядом Давид и признает, что в заполярной республике — иная порода людей. Значит, что-то все же сумели сдвинуть с места в обществе. Можно бы гордиться, но даже не тянет. Потому что она лучше всех знает цену победы.