Ранджит возлежал на тахте и читал газету. Вошел Раму, предварительно постучав.
— Господин Ранджит, я принес вам чай, — доложил Раму.
— Дай спичку, — грубо потребовал Ранджит, не обращая внимания на чай.
Раму, чиркнув спичкой о коробок, поднес лепесток пламени к сигарете господина.
Ранджит глубоко затянулся и, пустив кольцами дым в потолок, сказал, растягивая слова:
— Завтра утром чай пусть принесет мне Зита. Понял? А теперь убирайся отсюда.
Грустный Раму вышел и в молчании плотно прикрыл за собой дверь.
Младший брат Шейлы — Пепло рос смышленым и наблюдательным. Ему было уже десять лет.
Отрок в душе любил Зиту, а к Шейле относился преднамеренно грубо и всегда подшучивал над ней.
Пепло увидел, как Зита чистит ботинки, и ему захотелось помочь ей.
— Сестра, — сказал он, — давай я почищу ботинки.
— Спасибо, Пепло!
И вдруг Зита вздрогнула от ужаса, вспомнив, что оставила включенный утюг на сари Шейлы.
— Мама! Смотри, что она наделала! Она нарочно сожгла мое самое любимое сари! — притворно плачущим голосом заныла Шейла.
— Вот, вот, — вмешался дядя, — забили голову бедной девочке работой: сделай то, сделай это! Сколько у нее хозяев! Да еще твой Ранджит!
— Замолчи! Тебя не спрашивают, — взорвавшись, осклабилась Каушалья.
Бадринатху показалось, что она стала увеличиваться в объеме. Глаза ее округлились при виде прожженного сари и стали медленно вращаться.
Давление «парового котла» дошло до предела, еще секунда — и будет выброс.
Побагровев от возмущения, на какое-то мгновение Каушалья не находила выхода своему негодованию. Гневная стихия захлестнула ее. Все дремлющие в ней инстинкты тигрицы обнажились с первобытной силой, и она закричала:
— Негодяйка, я убью тебя!..
Зита, бледная, испуганная и взволнованная, подбежала к Каушалье и в отчаянии, сложив руки на груди, умоляла:
— Тетя, простите, я не хотела, тетя, простите!..
Она дрожала, как пальмовый лист на ветру. Бедная девочка!
Сердце ее так колотилось, что казалось, вот-вот выскочит из груди, и она ничего не смогла сказать, кроме: «Тетя, простите, я не хотела».
Сиротское сердечко учуяло надвигающуюся грозу. Слезы ручьями потекли из ее прекрасных глаз, в которых отражались страх, беспомощность, боль и смятение. Это были глаза Лолиты, ее матери, чистые, как воды Годавари, но в этот миг они помутились, и волны горечи и страдания прокатились по ним. Зита плакала навзрыд.
— Ты все врешь, негодяйка. Ты нарочно это сделала. Ты сделала это из зависти к моей дочери! Ты мстишь ей, — не унималась тетка, сотрясая воздух полными, побагровевшими руками.
Свекровь, бабушка Зиты, почуяв недоброе, с трудом перебралась в кресло-каталку и, сверкая плохо видящими глазами, выкатилась на площадку.
Выбежал Бадринатх, дрожа и приговаривая несвязные слова. Он то и дело повторял:
— Каушалья, успокойся!
— О-о-о! Ты жалеешь эту сиротку? Я ей покажу, как издеваться надо мной и моей дочерью!
— Я убью тебя! — с визгом повторила она и надвинулась всей своей массой на Зиту. Халат ее развевался и бушевал, как водопад в пору дождей. Каушалья была грозна, как разгневанный Индра — Бог-громовержец, метающий огненные стрелы.
— Тетя, простите, это не так, как вы говорите. Я не хотела. Все получилось случайно, — повторяла, вся в слезах, бедная девочка.
— Каушалья, успокойся, — с трудом вставил реплику Бадринатх, но все было тщетно.
Ливень и град брани сотрясали дом.
Бабушка подкатила к Зите и обняла ее.
— Бабушка, я не виновата, дядя, я не виновата, простите меня, помогите мне, бабушка! — и она рухнула на ее грудь.
— Долго я терпела твои выходки, но теперь — все! Прочь от меня! Будешь сидеть в комнате на замке. Будешь там сидеть до самой смерти, — с пеной у рта отчеканивала взбешенная тетка.
Зита убежала в свою комитату. Слезы застилали ей белый свет. Наощупь она добралась до кровати и упала на нее, как подкошенная, рыдая и причитая:
— Мама, милая, возьми меня к себе! Нет никого у меня на свете. Зачем вы оставили меня здесь одну? Мама, милая, и драгоценный мой отец, возьмите меня к себе. Дорогие мои, возьмите меня к себе!..
С этой безутешной мольбой, орошаемой горючими слезами, бедная Зита и уснула.
За обеденным столом, накрытым белой скатертью, присутствовали все члены семьи, кроме Зиты.
Второй день она была заперта в своей комнате.
Раму несколько раз в день подходил к закрытым дверям и глубоко вздыхал. Он очень любил девушку. Переживал за нее. Но что мог он сделать? Он всего-навсего слуга, раб, а быть рабом у таких злых и невежественных людей — сущий ад.