Наконец генерал отложил акт в сторону со словами:
— А где само письмо?
Никольский достал листок и положил перед генералом, который продолжал спрашивать:
— Я вызывал и того, кто обнаружил письмо. Он с вами?
— Да, в приёмной.
Генерал нажал кнопку на пульте.
— Таня, пригласите журналиста из газеты. И лейтенанта Петелькина ко мне с диктофоном.
Пригоров, привыкший входить в любые кабинеты спокойно, сегодня волновался. Он догадывался, что теперь его могут подозревать в связях с Зивелеосом, которого он и в глаза не видел. Неприятен в таких случаях сам процесс разбирательства, когда нужно доказывать, что ты не верблюд. Это когда ты на суде, то прокурор обязан подтвердить доказательствами твою вину, а до того всё бывает как раз наоборот.
Генерал хмуро посмотрел на вошедшего и вежливо поздоровавшегося со всеми одним словом «здравствуйте» журналиста.
— Присаживайтесь, — сказал он и указал на стул возле двери. Голос стал сухим и резким, сугубо официальным, как в разговоре с будущим подследственным. — Значить так. Я вызвал сюда вас не на допрос. Дело о грабеже уже возбуждено прокурором, а нам важно сейчас как можно скорее поймать грабителя. Так что мне нужны ваши показания о том, как у вас в руках оказался конверт с письмом и деньгами.
Олег посмотрел на своего шефа. Тот уставился глазами в стол, словно ничего не слышал или был занят своими мыслями.
В кабинет вошёл молодцеватый лейтенант с небольшим диктофоном в руке и, щёлкнув каблуками, чуть ли не гаркнул, так громко прозвучало:
— Вызывали, товарищ генерал?
Казёнкин поморщился:
— Тише ты, громило! Пиши, о чём мы говорим. — И, снова обращаясь к Пригорову, пояснил: — Мы будем писать всё на диктофон не потому, что это допрос, а для экономии времени. Подписывать вы ничего пока не будете. Это чисто оперативная работа, а не следственная. Так что не переживайте и расскажите, как и что. Кстати, где он?
Олег сразу обратил внимание на то, как генерал сказал «значить» с мягким знаком в конце слова и «возбуждено» с ударением на второй слог. Его раньше удивляло обыкновение больших начальников неправильно говорить, а теперь, когда даже дикторы телевидения и радио стали плясать с ударениями в словах, чуть не каждый день изобретая новые способы произношения знакомых слов, это перестало поражать, но всегда вызывало неприятные ощущения. Теперь он видел, как пыжится генерал, стараясь говорить казённым языком, и хотелось рассмеяться, но обстановка того не позволяла. Он стал размышлять об этом и невнимательно слушал, о чём говорил генерал, так что вопрос «где он?»
застал его врасплох, поэтому пришлось переспросить:
— Кто?
— Что кто? — спросил теперь генерал.
— Я не знаю. Вы спрашиваете, где он, а я спрашиваю, кто.
— Тьфу ты, чёрт, начал раздражаться генерал. — Я не спрашиваю, где кто, а спрашиваю, где конверт.
— Какой?
— Я вас сейчас прикажу арестовать! — взорвался Казёнкин. — Вы что мне тут комедию разыгрываете? Я спрашиваю о конверте, который вы принесли в редакцию. Где вы его взяли? И где он сейчас?
— Прошу прощения, — ровным голосом, не терпящим возражений, — начал говорить Пригоров, — но я не знал, о чём у вас тут шла речь, и о конверте слышу впервые от вас, так что подумал будто вы спрашиваете о Зивелеосе. Но его я сегодня не видел.
— А раньше? — обрадовано подхватился Казёнкин. — Раньше вы его встречали?
— Да вы что, товарищ генерал! Я узнал о нём, как и вы в казино, сегодня ночью. Только вы приехали в казино раньше меня.
— Это мне известно всё. И кто вам звонил, доложили. А вот где вы конверт получили?
— Я его не получал, а взял при входе в наш издательский комбинат и отдал Семёну Ивановичу.
— Кто это видел?
— Так вся редакция там была, когда мы вошли.
— Я спрашиваю, кто видел, как вы взяли конверт, а не как вы его отдали, — снова раздражаясь, спросил генерал.
— На вахте был, как всегда, дежурный. Можно его спросить. Кроме того, мы были вдвоём с Самолётовым.
— Вы вместе увидели конверт?
— Нет, наверное, он не видел. Он вошёл в холл раньше и ожидал, пока я закрою машину.
— Почему же он не видел конверта?
— Не знаю. Он прошёл сразу вперёд. Мы торопились.
— А вы таки заметили конверт?
— Заметил. Привычка такая: забирать сразу почту.
— Ну, и где же теперь этот конверт?