Только что генерал убедился в этом, когда ни с того ни с сего рассказал Самолётову о разговоре с академиком. Кто его дёрнул за язык? Неужели бывают люди с природным даром гипноза? Может, именно такой Самолётов?
Услышав, наконец, доносящиеся короткие гудки из неправильно положенной трубки, генерал поправил её и, прерывая затянувшееся молчание, сказал:
— Кажется, я в чём-то был не прав. Прошу простить, если обидел ваше литературное самолюбие или что-нибудь другое. Можете быть свободны. Но мы ведь его и не вызывали? — обратился снова к майору генерал.
— Никак нет, товарищ генерал, — по военному ответил Скориков.
— Тогда проводите, пожалуйста, господина журналиста до самого выхода из здания. Мы ведь расстаёмся друзьями? И я надеюсь, уважаемый Николай Степанович, что вы из вашей природной деликатности, не забудете о нашей договорённости сохранить конфиденциальность нашей сегодняшней беседы. В противном случае мне пришлось бы брать с вас подписку о неразглашении.
— Будьте спокойны, Алексей Фомич, — Николай взаимно решил назвать генерала по имени и отчеству, — я своё слово держу. То, что я узнал лично от вас, в прессу не попадёт и распространения не получит.
Заверение Самолётова носило явно сомнительный оттенок, поскольку делало упор на информацию, полученную лично от генерала, стало быть, любая информация на ту же тему, но взятая от других лиц, могла попасть в печать.
Однако генералу было теперь не до споров. День выдался для него явно неудачным. Надо будет спросить у жены, которая следит за всякими предсказаниями, совпадает ли то, что было сегодня с его гороскопом. Хотя, какое же это имеет теперь значение?
Таня в опасности, но…
Таня Иволгина совсем недавно, то есть в этом самом году, окончила школу, куда проходила целых одиннадцать лет, и ещё более недавно, то есть летом этого же года, поступила в консерваторию на первый курс по классу вокала. Таня прекрасно исполняла русские народные песни. Всей своей внешностью она напоминала русскую красавицу — в меру стройна, в меру круглолица, настоящая русая коса до пояса, крепкая грудь, не тонкие, но и не толстые губы, робко улыбающиеся на похвалы в адрес девушки, прямой не длинный и не курносый нос, имеющий привычку морщиться от расстройства, и огромные, кажущиеся совершенно безразмерными глаза, в яркой голубизне которых почему-то всегда светилась растерянность перед раскрывающимся миром. Неопределённость размерам глаз придавали, очевидно, непомерно длинные ресницы, распахивавшиеся настолько широко, что едва могли удержать в своих пределах эту самую удивляющуюся всему синь.
Характер Тани являл собой тоже истинно русскую душу, такую же певучую и разнообразную, как её голос, способный опускаться до самого низкого грудного баса и переходя в крещендо на восхитительное колоратурное сопрано.
Она могла легко обижаться и так же легко забывать обиды, её можно было свободно рассмешить до слёз и столь же свободно заставить плакать. Безмерно добрая Таня всегда боялась причинить кому-то горе или малую неприятность. Радостью для неё было петь и видеть счастливые благодарные глаза слушателей.
У растущей певицы никогда не было недостатка в друзьях, но её не довелось ещё быть влюблённой. Ум говорил ей, что принцы живут только в сказке, а душа не соглашалась и ждала только его — принца.
В этот вечер Таня возвращалась со своих занятий, перешедших в репетицию предстоящего концерта. Усталая, но довольная и вся полна ожиданиями будущего успеха, девушка решила пройтись пешком до Калининского, как она продолжала называть Новый Арбат. Тут-то и стал к ней цепляться молодой человек в кожаной курточке предложениями пойти с ним и его друзьями в ресторан «Арбат». Убегая от прилипчивого, не желавшего слушать никаких отказов молодого человека, Таня и рванулась не подземным переходом, а через проезжую часть, чтобы её все видели. И парень действительно от неё отстал. Одолев движение транспорта и оказавшись на нужной стороне проспекта, Таня решила, что спаслась и теперь сядет на троллейбус, но машина любителей развлечений с девушками догнала беглеца — Таню схватили.
О том, что происходило в салоне машины, рассказывать, конечно, пришлось и сотрудникам службы безопасности, и потом в милиции, куда она пошла с заявлением на напавших на неё парней. Таня Иволгина умела прощать, но не до такой же степени. От испуга она не могла больше петь. Нет, голос у неё не изменился, но страх не пускал песню из души, которая словно заперла наглухо ворота песне. Уже следующим после трагедии утром в квартиру Иволгиной ринулись толпы журналистов. Телефоны не умолкали. Таня с бабушкой с трудом отбивались короткими ответами.