Самолётов говорил:
— Семён Иванович, за мною установлено жёсткое наблюдение. Мне кажется, что лучше будет, если я оторвусь на несколько дней в командировку. Тем более что повод для этого есть. Давайте свернём здесь направо и станем на минутку. За нами никого нет. Я дам вам кое-что почитать.
Машина стала. Самолётов протянул редактору листки, написанные Машей с некоторыми правками Николая и фотографии.
— Так это же ещё одна сенсация! — чуть не закричал Никольский. — Как ты их откапываешь? Ты весь из сенсаций.
— Дело не во мне, — заметил Николай, — важно другое — начинается хорошее дело. Мы можем, наконец, обратить внимание общественности на то, что можно и нужно делать с детьми.
— Ах, — отмахнулся редактор, — что ты мне всё политграмоту в уши суёшь? Это я и без тебя понимаю. Говорю тебе, как журналист, а ты мне, как политик. Но в отношении тебя ты, пожалуй, прав. Что-то прицепились к тебе. Подготовим материал, и дуй в эту страну детей. Сделай о них хороший репортаж.
— Можно, я дуну сейчас же? Боюсь, что в редакции меня найдут и потянут на беседы и так далее.
— Есть резон, — согласился редактор. — Хочешь тут выйти? Или куда подвезти?
— Думаю, что здесь лучше. Вашу машину, скорее всего уже поджидают. А если майор спросит обо мне…
— Ну, не учи учёного, Николай! — опять возмутился Никольский. — Я, брат, главный редактор не только потому, что писать умею, тут у нас мастеров хватает, но и потому, а это, запомни, главное, что умею руководить и знаю, когда и что сказать. Так что давай топай, и удачи тебе!
Седан рванулся вперёд. Николай побрёл по улице, но через минуту запел мобильный телефон. Женский голос спросил:
— Ты придёшь?
— Да, конечно, — прозвучало в ответ. — Лечу, радость моя, как на крыльях.
Папа, которого звали так все подчинённые ему люди по семейной мафии, продолжал сидеть посреди ночи, посреди Москвы, в мягком кресле своего кабинета на восемнадцатом этаже, раздражаясь всё больше и больше.
Да он был родным отцом для своих людей, которым раздавал деньги и подарки направо и налево, лишь бы они считали его своим папой и не готовили всякие предательские бяки. Понятно, что себе он оставлял львиную долю от каждой удачной махинации, называемой предпочтительно операцией или сделкой. Но отцом его называли лишь действительные дети (два сына — круглых дурака в вопросах бизнеса. Не хотели учиться оболтусы, правда, как и их отец). А мафия поголовно звала папой. Сотрудники по государственной части называли по имени отчеству, как и полагается.
Папа морщил лоб в напряжённом ожидании. Время шло, а результатов не было. Что там происходит на квартире журналиста? Задание было простое: войти, вежливо поговорить, посадить в машину и вот он тут? Войти вошли, о чём сообщили. Но нет самого объекта. Где он шляется, чёрт?
Папа перекрестился на тот случай, если черти на самом деле есть. В бога папа не верил, но никому не говорил об этом, предпочитая носить крест на груди (тем паче золотой) и посещать по праздникам церковь, ставя свечки и причащаясь у высших церковных сановников. Нет, он никогда не признавался в своих истинных грехах, но искренне говорил о том, что бывает резок с людьми, не всегда приходит домой в хорошем настроении, чем обижает жену и всё в таком духе. А кто же будет говорить главную правду? Глупец он что ли рассказывать о том, за что сидел десять лет в тюрьме из двадцати назначенных при советской власти? Ну, освободили его в период перестройки, благодаря мудрому секретарю тогдашнего партийного комитета, теневому генералу Яковлеву. И спасибо всей перестройке, что позволила, как говорится, из грязи да в князи. Взял вот и на основе тюремного университета начал управлять банком. А что? Получается. В прежние годы не допустили бы дальше копки траншей лопатой. Потому и зверствует теперь, что боится, вдруг не долго такое счастье продержится. Ведь пропадёшь тогда.
Мягкое кресло не отвлекало от мрачных мыслей. Пришлось перебраться на диван и прилечь. Но тут зазвонил телефон.
Подняв трубку, папа слушал и лицо его покрывалось пятнами.
— Какой там ещё майор?! — заорал он. — Арестовывать моих людей?! Да он что спятил?!
В трубке что-то отвечали…
— И не будут они ничего говорить, пока я не дам команду! — взвился голосом папа.
Трубка что-то прожурчала…
— Нет, не буду ему звонить! Слишком мала сошка. Я позвоню Дотошкину.
Разговор с генералом был на менее повышенном тоне, но с не меньшими эмоциями. Папа объяснил, что его люди должны были привезти журналиста для беседы по вопросу работы банка. Они вероятно не так поняли приказ и ударили случайно хорошего молодого человека, но разве можно за это арестовывать? Это же ни в какие ворота не лезет. Он, директор крупного акционерного предприятия, государственный, можно сказать, спонсор ждёт своих людей до поздней ночи, а тут какой-то майор хватает их ни за что и позволяет себе их допрашивать.