На небольшом деревянном возвышении типа сцены стоял несколько удлинённый стол с гербом на передней стенке, за ним три стула. Поодаль, ближе к краю сцены, возвышался небольшой столик для секретаря, которой была молодая девушка лет двадцати пяти в длинной тёмной юбке и застёгнутой на все пуговицы тоже тёмного цвета кофточке с белым отложным воротничком. Она вошла первой и попросила присутствующих встать. С этого и началось уважение в суде.
Судья тоже была женщина. Полная, ей была к лицу чёрная мантия, которая скрадывала полноту. А заседателями были несколько худоватые мужчина и женщина, почти не отличавшиеся друг от друга постными выражениями лиц.
С самого начала заседания стало ясно, что судья не собирается разводить антимонии, имея в виду закончить всё быстрым рутинным образом. Проговорив будничным голосом необходимые начальные формальности, судья предоставила слово истице.
Поразившись будничности начала, Таня, как полагалось, назвала себя и на просьбу судьи изложить кратко суть претензий к ответчикам действительно в нескольких словах заявила, что её пытались изнасиловать, затащив в машину и сорвав одежду.
— Сколько было насильников? — поинтересовалась судья.
— Четверо, не чувствуя подвоха, — ответила Таня.
— Что же, все четверо держали вас в машине и раздевали?
— Нет, — растерялась девушка. — Двое держали и пытались раздеть.
— Так, пытались или раздели? Вы пишете в заявлении, что раздели.
— Раздели, но не сразу. Я сопротивлялась.
— Но двое других вас не трогали, ведь так? Они сидели впереди?
— Да, конечно, — ещё больше растерялась Таня.
— Стало быть, пытались, как вы заявляете, вас изнасиловать только двое. А вы пишете о четверых.
Судья строго смотрела на истицу, которая, отвечая совершенно растерянным голосом, превращалась будто бы в ответчицу и чуть ли не в подсудимую.
Но Иволгина всё же пыталась бороться.
— Я написала о четверых, потому что третий помогал запихивать меня в машину, а четвёртый повёл эту машину, хотя я сопротивлялась, и он видел это. А раз видел и не мешал, то, значит, тоже соучастник…
— Иволгина, — резко оборвала её судья. — Вы ещё молоды, чтобы судить кого-то и определять степень виновности. Это и не ваша обязанность. Пока что должность судьи возложена на меня. И вообще, не судите других, да не судимы будете сами. Теперь послушаем, что скажут ответчики.
Первым поднялся для ответа парень с повреждённой шеей. Вид его определённо вызвал сочувствие у троицы за столом. Все трое ободряюще кивнули ему головой.
— Уважаемый судья, уважаемые заседатели, — начал парень помпезно после представления себя. — Я очень сожалею о том, что рядовое событие, которое в жизни называется любовное похождение молодых людей, и столь же обычное для наших дней явление, как платное предложение уличной женщины себя в качестве товара, вынудило тратить ваше время на такие пустяки по той лишь причине, что кому-то хочется обелить себя в лице уважаемой общественности.
Таня, услыхав слова её насильника, внезапно побелела от ужаса. Ей и в голову не могло прийти, что бандиты, иначе она не в состоянии была назвать этих людей, осмелятся так перевернуть всё в суде, а парень продолжал тем же спокойным помпезным тоном:
— Я прошу извинить меня, высокий суд, но мы с друзьями любим хорошеньких молодых женщин. Сегодня в средствах массовой информации ведутся споры по поводу того, нужно ли легализовать проституцию. Я думаю, что пример с нами является доказательством того, что это просто необходимо. Если бы у нас были официальные публичные дома, то и мы не искали бы себе подруг на ночь на улице, и эта же, извините, истица тоже не стояла бы на Калининском проспекте, а пошла бы в этот дом, где официально получила бы зарплату, а мы бы официально развлеклись, доставив друг другу удовольствие.
Таня закрыла лицо руками. Услышанное было выше её сил. Она плакала, едва сдерживая громкие рыдания.
И тогда вмешалась судья:
— Садитесь ответчик, — сказала она. — Вы начинаете ударяться в философию. Это сегодня не предмет обсуждения. Думаю, что ваши друзья по любви могут сказать сегодня то же самое. Я предлагаю вот что. Учитывая бездоказательность заявления истицы, у неё ведь нет ни одного свидетеля, который бы подтвердил факт именно насилия, мне кажется самым правильным в данной ситуации пойти сторонам на примирение и на том закрыть дело.