Хлеб, конечно, вырастить посложнее, чем картошку, – высокий он, там только морфам и прятаться, так что городские тогда здорово умылись, еще по первой жатве. Так с тех пор и повелось – хлеб растят в деревне, ну, так испокон веков и было, батя говорил. Хоть Артем его не понимал – он-то помнил, что хлеб всегда в магазине был. А вокруг деревни никто его и не сеял никогда, на Артемовой памяти. Вот после Хрени только и стали. У них-то в деревне таких тварей, как Сергей рассказывал, в общем-то и не водилось, хотя из леса дикари порой, бывало, выскакивали. Ну так они ж мелкие, кто дошел, да и медленные. Стеречься надо, конечно, так на то тебе и глаза дадены. Когда жатва, тогда, конечно, страховаться надо, бабы и девки с серпами жнут, в рукавицах, а мужики с ружьями да дубьем рядом стоят. Ну и никого не погрызли никогда, не то что в этом городе… Бабы, кстати, так наловчились серпами орудовать, что в последнюю жатву мужикам и работы, считай, не было – сами бошки дикарям пробивали.
Да, так вот после того случая с сетью батя и говорил, что сменить бы надо тропу, и хотели ведь, да белореченские тогда пришли, покаялись. Сослались на голодуху – зима и вправду голодноватая выдалась, а у белореченских хлеб тогда, как назло, не уродил. Ну и нормально жили ведь потом: в гости ходили, Васька даже Аньку Лесникову замуж звать собирался по осени. Только Артем думал потом, что не в сети тут дело, или не только в сети. Земля у них получше, чем у белореченских, вот и вопрос весь. А Белореченка больше, чем Васильевка, и молодых там больше. А земель хороших – ни хрена, разве что лес драть, так ты его подери попробуй. Куда как проще их, васильевских, согнать. А как их, васильевских, не станет, так и землю себе можно забрать будет. А там и цену на хлеб задрать – не слишком, конечно, но ощутимо. Артем сам бате все это говорил, а тот все отнекивался, ну и доотнекивался на свою голову.
Когда пошла пальба с другого края деревни, Артем сразу схватил калаш и метнулся к здоровенному тополю, с верхушки которого видна была вся улица. Винтарь, конечно, был бы лучше, так где ж его взять, винтарь-то. У Васьки вон есть, так вот он и бухнул там, где частил ППШ Кузнеца и сухо щелкал Петькин «макаров». Артем быстро вскарабкался по набитым палкам до первых сучьев, а там моментально взлетел на самую верхушку. Рявкнув на Валерку, испуганно прижавшегося к краю гнезда, он сорвал у того с шеи восьмикратку и первым делом посмотрел второй НП[1], расположенный на тополе, растущем на противоположном конце деревни.
Артем приложил бинокль к глазам, и картина творящегося на том конце резко приблизилась, превратившись из муравьиного мельтешения в четко различимое зрелище. Стрельба к этому времени поутихла, закончившись так же внезапно, как и началась, треснув напоследок двумя пистолетными выстрелами. Артем понял сразу, что это за выстрелы, когда увидел лежащего Васька с расплывающейся лужей крови вокруг головы, а над ним – коротко стриженного парня со знакомыми синими крестами на щеках. Рядом суетился знакомый мужик из белореченских, что-то угодливо тараторя и тыкая пальцем в сторону домов всех взрослых мужиков деревни. Артем немного удивился, что Васька просто застрелили, а не оставили, чтобы изнасиловать, а потом вдоволь покуражиться, ну или хотя бы взять в рабы: по слухам, «крестовым» они всегда были нужны, но потом сообразил, что Ваську убили раньше, он уже обратился, а потому и был застрелен «крестовым» как представляющий угрозу. Скрипнув зубами, Артем протер вдруг странно запотевшие окуляры. И вновь прильнул к биноклю как раз в тот момент, когда из дома Кузнеца «крестовые» вывели отца, пиная его ногами. У отца плетью висела левая рука, старая камуфляжка обильно промокла кровью. Частые капли ее срывались из рукава в теплую деревенскую пыль, мягкую, как пух. Артем еле удержался, чтобы опять не всхлипнуть, когда один из «крестовых» злобно пнул отца ногой в живот, и батя судорожно согнулся пополам, а затем медленно повалился на бок и затих.
Артем было подумал, что все, хана бате, но тот опять мучительно медленно перевернулся и встал на четвереньки. Его вырвало, и один из «крестовых» с хохотом толкнул его в спину между лопатками, так что отец упал лицом прямо в лужу собственной рвоты. И опять затих. Лениво пнув отца тяжелыми ботинками, двое молодых «крестовых» отошли чуть в сторону. В доме Кузнеца опять грохнул выстрел, оттуда вышли еще двое бандитов. Один держал на плече кузнецовский ППШ. Петьки нигде не было видно, но, поскольку никто больше не стрелял, наверное, с ним тоже уже разобрались, – в подтверждение этой мысли из дальнего, не видного за забором конца двора подошел белореченец, хозяйственно осматривая пистолет, аккуратно вытирая его от свежей крови. Значит, все… Из всех мужиков, способных сражаться, в деревне остались они одни с Валеркой. Хотя и самому Валерке совсем недавно исполнилось тринадцать. Ну а пацаны, кто поменьше, в счет совсем не шли. Собственно, мужики в деревне еще были, но «крестовые», опять же явно с подсказки белореченских, выбрали именно тот момент, когда большинство взрослых защитников были в отлучке – кто на дальних пасеках в лесу, кто на сенокосе там же… кто по торговым делам ушел в ту же Белореченку, – ясно, с каким результатом.