— Арч, возможно, ты догадываешься, кто мог…
— Мама, перестань!
— Я же боюсь за тебя! А это послание на стене! О какой болтовне идет речь? Какие-такие вещи ты можешь разболтать?
— Мам, перестань, я уже не ребенок!
Разговор выбил нас из колеи.
— Где Джулиан! — спросила я.
Джулиан должен был довезти Арча до дома.
— Давай ты оставишь меня в покое, и я пойду в редакцию газеты, — Арч поправил очки и снова вздохнул, — в «Маунтен джорнал», идет? Можно? Есть я не хочу.
Я проигнорировала эту фразу.
— Арч, нам нужно поговорить о твоей успеваемости.
— Седьмой класс — самый тяжелый. Давай о своей успеваемости буду волноваться я.
— А ты о ней волнуешься? Остальные учатся так же отвратительно? — стараясь смягчить тон, я добавила уже спокойнее: — Может, нам стоит вместе поработать над этим?
— Прекрасно! Просто супер! — на худом бледном лице Арча читалась нервозность. — У меня был кошмарный день, но ты сделала его просто невыносимым!
— Ничего подобного, — от слов сына меня затрясло, — я всего лишь пытаюсь помочь!
— Конечно! — голос Арча сорвался на крик. — Именно так это и выглядит!
Это было уже чересчур для моей психики. Я посмотрела на часы: 4:45. Рановато для выпивки. Я шлепнула на тарелку сосиски, приготовила шпинат с домашней лапшой и оставила мальчишкам записку о том, как разогревать ужин. Все это время меня не оставляли мысли о том, что хорошо было бы найти где-нибудь статистику самоубийств среди родителей, имеющих детей-подростков. Однако будучи матерью-одиночкой, я не могла позволить себе чтение нотаций. Правда, если дела пойдут хуже, разговор придется возобновить.
В конце концов, Арч не виноват ни в брошенном камне, ни в появлении злосчастной змеи.
Взяв себя в руки, я поняла, что мне стоит заняться делами. Я перемешала масло с мукой, взбила полученную массу с молоком, добавила тмин, изюм и яйца. Должно было получиться густое тесто для ирландского содового хлеба. Засунув круглый противень с тестом в духовку, я отправилась в ванную комнату — горячая ванна с пеной должна была привести меня в чувство. Ароматный хлеб и приятно пахнущий ресторатор — о чем еще мог мечтать Том Шульц? Но об этом лучше было не думать.
Хлеб был готов, и я пошла одеваться. Надев пальто, перчатки и меховые наушники, я вышла на улицу. После двухдневной передышки погода снова испортилась. Вершины гор были окутаны серыми, похожими на дым облаками. Градусник показывал минус пятнадцать. Красный восход создавал ощущение тревоги. Когда я вышла на крыльцо, с неба падали хлопья снега. Порыв холодного ветра заставил меня поплотнее прижать теплый круг хлеба к груди. Увидев на улице Джулиана, я сильно обрадовалась. У нас не было времени поговорить, однако теперь у меня появилась возможность выпросить у него для поездки «рейнджровер». В голове тут же нарисовалась упоительная картина внезапно начавшейся вьюги, которая позволила бы мне остаться у Шульца на ночь.
Управлять «рейнджровером» было все равно, что сидеть за рулем танка. Однако к тому времени как я выехала на Мейн-стрит, мои мысли переключились на моего знакомого следователя по убийствам.
Быть с Шульцем это так… Переключение на третью скорость позволило «рейнджроверу» преодолеть колею грязи. Так… интересно.
Мое эмоциональное состояние колебалось от оцепенения до ненависти, смешанной с чувством обиды. В такие моменты казалось, что из меня высосали всю энергию и сил на выстраивание личной жизни не осталось. Я навеки зареклась выходить замуж. Когда-то я была неплохим, полным веры в лучшее воскресным школьным учителем. С тех пор прошло много времени, и моя клятва вполне оправдывала себя во всем, что касалось физических отношений. Меня все устраивало. По крайней мере, я так думала.
Тот факт, что однажды вражда с Джоном Ричардом пошла на убыль и он начал еженедельно докучать мне, показался мне очень странным. Однако Марла заявила, что никакой странности тут нет. Произошло это на одной из встреч, где мы, будучи экс-супругами Кормана, частенько обсуждали нездоровые семейные взаимоотношения. В то же время с некоторых пор я начала испытывать странное сексуальное томление. Встречаясь с Шульцем, я не забывала держать дистанцию, но в качестве психолога меня ожидал полный крах. Когда Арч начал заниматься плаванием, я была поражена тем фактом, что неестественно улыбающийся мне тренер совершенно не вызывал у меня протеста. Потом появился учитель рисования, которому мне приходилось иногда помогать. В тот момент, когда он медленно переходил от одного ученика к другому, исправляя ошибки, я была не в состоянии оторвать взгляд от его накачанного зада.