Шульц смотрел на меня из-под насупленных бровей.
— Не стоит так петушиться, мисс Голди.
— О боже, ты можешь дать мне передохнуть? Или ты считаешь меня преступницей?
Шульц широкими шагами направился к дому.
— Тебя? Свет моей жизни? Бесстрашного бойца? Да никогда в жизни!
— Ты просто ужасен, — я семенила следом за Томом и пыталась понять, как я себя чувствую в роли света чьей-то жизни.
Шульц усадил меня за стол вишневого дерева и принялся менять посуду. Сегодня он превзошел сам себя. Первыми шли кукурузные тарталетки с сочными креветками, зеленым перцем чили и сырным соусом. Вторым блюдом стала жареная темная фасоль с беконом. Все это изобилие оттенялось мексиканским кукурузным пудингом и ароматным ирландским содовым хлебом. Корзинка свежих овощей и горшочек с папайей, стоявшие между двух свечей, дополняли картину. Мне нравилось абсолютно все. Я попыталась вспомнить последний раз, когда обед был организован для меня, а не мной, — и не смогла.
— Оставь место для шоколада, — в комнате было темно, и на лице Шульца играли отблески свечей.
— Об этом не беспокойся.
Двадцать минут спустя я лежала на диване, свернувшись калачиком. Шульц заготовил огромную охапку дров. В комнате слышалось приятное потрескивание поленьев и шум огня. Том ушел на кухню и вскоре вернулся оттуда с двумя чашками эспрессо и миниатюрным шоколадным тортом.
Из моей груди вырвался вздох восхищения.
— Все просто великолепно. Я даже не в состоянии тебе завидовать — ты готовишь гораздо лучше меня.
— У меня для готовки не так много времени, — Том подошел к окну, вглядываясь в темноту, — черт, снег закончился.
Нас посетила одна и та же мысль. Мне снова предстояло покинуть эту дружелюбную гостиную ради стужи за окном, и все говорило о том, что по-другому быть не может.
Шульц молча разрезал торт и подал мне кусок, состоявший из двух коржей, между которыми располагался толстый слой малинового варенья.
В отличие от моего бывшего мужа, который называл меня «лакрицей» (я ненавидела это), Шульц ценил меня и даже приготовил шоколадный торт, который всегда был моей слабостью.
Естественно, торт был просто восхитителен. Когда от кусочка остались только крошки, я облизала пальцы и, вздохнув, спросила:
— Семья Кита Эндрюса была состоятельной?
Том пожал плечами и потянулся загасить свечи.
— И да, и нет.
Наши руки встретились, и Шульц обхватил мою ладонь, слегка поглаживая ее кончиками пальцев. Точно так же он изучал кредитку Эндрюса.
— Хочешь мне что-то предложить?
— И да, и нет, — Том негодующе рассмеялся и добавил: — Неправильный ответ.
Свет камина освещал его мускулистое тело, приятное, доброе лицо, а в глазах светилась такая забота, которой я прежде никогда не видела.
— Голди, — с улыбкой сказал он, — я обо всем позабочусь. Ты веришь мне?
— Да, конечно, но разве… Разве ты не думаешь обо всем, что случилось? Разве не беспокоишься?
— Простите, мисс Голди, но это вы живете прошлым, — Шульц взял обе моих кисти и поцеловал каждую.
— Я не живу прошлым, — слабо запротестовала я, — и мне не нужен психотерапевт.
Шульц потянулся поцеловать меня, но смог попасть только в краешек рта. Мы рассмеялись. В комнате слышалось только потрескивание дров и наше дыхание. Я потеряла дар речи.
Не отрывая от меня взгляда, Шульц обхватил мой затылок и начал мягко его массировать. Я почувствовала горячее желание вновь ощутить себя любимой.
— Ох, я не знаю…
— Ты же думаешь обо мне, не так ли?
— Да.
Это действительно было так. Мне нравилась вкусная еда, горящий огонь и любящий мужчина, одно прикосновение которого заставляло меня забыть об обете безбрачия, который я соблюдала долгие годы. По красным свечам струйками стекал парафин. Я взяла кисти Шульца в свои. Это были большие, грубые руки, которые принадлежали человеку, способному рассуждать о жизни и смерти, человеку, каждое действие которого определялось его нравственными принципами. Я улыбнулась и коснулась пальцами его лица, а потом привлекла Тома к себе. Когда наши губы сомкнулись, время словно остановилось.
Мы занимались любовью на диване, впопыхах даже не успев раздеться. А потом Шульц обнял меня за талию и предложил подняться наверх. Подняться по лестнице мы не успели. Том поймал меня за бедро и прижал к стене. На этот раз, целуя меня, он уже не промахнулся. Все произошло прямо посреди разбросанной одежды.