Так образовывались личные, национальные, государственные устои. В накопленных народами традициях очень и очень заметно всечеловеское: осуждение зла, возвышение добра. Чтоб объяснить это, привожу простой пример: осуждаемое нашими летописцами века тому назад и мы осуждаем сегодня.
*
Нация создается и живет традицией, живет своим постоянно расширяющимся творчеством в «нигде», в «нигде» своем, национальном; нация эволюционирует традицией, в которой и сила нации, единственный залог ее существования. Национальное по самой своей сути терпимо и доброжелательно, ибо как само «нигде», так и традиция — механизмы чисто человеческой, общечеловеческой эволюции, отделяющей человека от зверя.
Нация — открыта, и русские, как нация, никогда не были закрытым в себе сообществом: дверь в нацию идет через традицию и поэтому открыта для каждого человека.
Раса — понятие нечеловеческое, ибо вход в расу возможен лишь через рождение в ней, то есть происходит физиологически, по-животному, а не по-человечески, через традицию.
Чистопородность животного определяет его место в биосфере. И его поведение. Это было известно охотникам, животноводам, сельским хозяевам до появления наук в нынешнем смысле. Человечество давным-давно вмешивается в природу с искусственным отбором, давным-давно применяя его и вовне, и внутри собственного вида.
В очень общей форме можно судить, что искусственный отбор дает по преимуществу нестойкие результаты. Требуются постоянные усилия — культурные растения склонны «дичать», теряя качества, полезные для человека, приложившего к ним свою руку, и восстанавливая себя в исходном виде, «до человека». А кукуруза, которой человек занимается очень давно, исчезнет сразу, так как семена сгниют в закрытых початках. Исчезнут и многие виды одомашненных животных. Здесь очень ярко видно — чтоб существовать, человек обязан делать усилия, усилия, усилия.
*
Каковы результаты искусственного отбора внутри человека, как вида? Традиция налагает «вето» на опыты над человеком, допустимые для животных. Затрудняет также необходимость ставить опыты столетиями — в силу длительности жизни человека. И мы пользуемся весьма произвольными аналогиями: ведь искусственный отбор, как механизм эволюции, не исключает другие механизмы — естественный отбор, среда, наследственность, — к которым наука уже может завтра столь же доказательно и столь же гипотетично прибавить четвертый, механизм, пятый.
В нашем распоряжении есть опыт, проделанный случаем: потерянные дети, выжившие среди диких животных. Все они оказались недолговечными — не обработанная по-человечески сырая пища приводила к существенным физиологическим расстройствам и дефектам. Можно предположить, что необходимость в особо приготовленной на огне пище уже запрограммирована наследственностью. Но, не сделавшись животными, эти дети, попав к людям, не смогли стать и людьми. Может быть, в человеческой наследственности заложены некие потенциалы, но ребенок, вырастая вне общества, терпит необратимый ущерб.
Мне кажется слишком трудной попытка охарактеризовать сколько-нибудь полно ту или иную национальную традицию или национальность с точки зрения ее традиции, ибо в какой-то мере человек выше собственной национальной традиции: каждая нация собирает в своей объявленной традиции лучшее, а не все вообще. Я сказал — объявленная традиция, ибо под формулировками всегда лежит нечто неформулированное, но очень значительное, ибо оно-то и определяет поведение нации, постичь же его можно лишь наблюдением за поведением, а не из заявлений. Это именно я и старался сделать в отношении русских.
Таким образом, мы имеем дело с чем-то необычайно сложным, как все живое, когда говорим о нации, о национальной традиции. Здесь уместны именно неопределенные формулировки, как дух нации, душа нации, выражение нации. Ибо мы встречаемся постоянно с эмоциями, чувствами, которые определяют самое наисущественнейшее — отношение человека к человеку. Но без начертаний на скрижалях тоже не обойдешься: слово и дело связаны. И если Слово — Глагол лежит в начале, то между ним и словом изреченным есть не только прямая, но и обратная связь. Конечно, изреченное слово не может изменить совершившееся. Но, искажая смысл совершившегося, изреченное слово может отрицательно повлиять и на день нынешний, и на день грядущий, особенно на грядущий. Поэтому я и обращаюсь с упреком к нашей историографии.
Стремление изобразить историю России некоторыми историками в темном виде, стремление показать русский народ своекорыстным, хищным приводят к восприятию русского народа закрытой в себе группой с двумя моралями — одной для себя, второй — для всех остальных. Вероятно, такого историки не должны желать.
На своем сегодняшнем уровне естественные науки считают среду, естественный отбор, наследственность механизмами биологической эволюции всего живого, в том числе и человека. Традиция есть чисто человеческий способ, способность, свойство, механизм, особенность, — у меня нет объемлющего термина, — эволюция человека, как вида. Естественные науки не знают, или еще не знают, как и какие слагающие традиции записываются генетически, то есть закрепляются напрочно биологически, и записываются ли вообще. Но многое, вероятно, уже закреплено. Случайный опыт с потерянными детьми говорит о невозможности возврата к зверю хотя бы из-за необходимости для человека в питании обработанной на огне пищей; а обрабатывать пищу человек научился через «нигде», посредством создания в «нигде» отвлеченных идей, связей между ними и накоплениями традиции.
Если человек располагает свободой выбора и воли в такой мере, что может менять биосферу и даже уничтожить себя как вид, он может изменять и традиции.
Вмешательство в эволюцию национальных традиций, их слом, разрыв — такое очевидно из истории. Оно видно на первых страницах писаной истории, оно прослеживается, если взять близко, от образования Римской республики к Римской империи, сломанной германцами, принесшими свою традицию; оно видно в нашей истории с ее переломами.
*
В течение так называемого доисторического периода жизни человечества национальные традиции сотворялись взаимодействием личностей внутри ограниченных числом коллективов. Развитие традиций, вероятно, происходило в равновесии с накоплением словарного запаса в результате нарастания знаний и расширения отвлеченных понятий. Распространение письменности и общей грамотности ускорило процесс, но и дало возможность его закреплять и как-то направлять. В XX веке с научно-технической революцией хлынул поток самой разнообразной информации, в большинстве случаев направленной, организованной для какой-либо цели.
Как сегодня пересоздается старая и создается новая традиция? В какой мере результаты направленной информации оказываются гомогенными, то есть желательными, и в какой — гетерогенными, то есть непредусмотренными, вредными? Подобных вопросов можно задать много. Но, как кажется, еще нет и еще не может быть достаточного запаса наблюдений для хотя бы приближенных ответов. Но есть право на некоторые констатации.
Так, можно считать, что каждый разрыв сложившихся традиций нарушая равновесие, вообще не может обойтись без каких-либо утрат, отражающихся на личности. А поведение человека тесно связано с его мнением о себе, человеке, с его представленьем о своем месте в мире: я, они, общество. Вне зависимости от склонности к рассуждениям, самооценке, каждый из нас обладает таким представлением. Оно нестойко, оно переменчиво, оно мной не формулируется, но именно оно и определяет мои поступки.
(Целый склад готовых формулировок был в сложенных народом нескольких тысячах пословиц и поговорок. В моем детстве и юности очень большое число людей еще и знало их, и пользовалось. Сейчас — это история.)
*
Порой молодые люди спорят на тему: что важнее — быть или казаться? И на вытекающую из нее еще более острую: сделаешь ли ты гадость, украдешь ли, если никто никогда не узнает?