Выбрать главу

Владислав Бахревский

ЗЛАТОБОРЬЕ

Фантастическая сказка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРОША

Под утро за макушку Сорочьей сосны зацепилась набитая дождем туча, но в прореху посыпалась пшеница. Никудин Ниоткудович улыбнулся во сне, и тут как раз защекотало в пятках.

— Проша!

Проша, фырча и покряхтывая, залез под кровать, уперся в нее спиною, постель взгорбилась, потом ухнула, взгорбилась-ухнула.

— Уймись! — простонал Никудин Ниоткудович и поднялся — Доволен?

Проша помалкивал и не показывался. Никудин Ниоткудович умылся, взял ведро и через сени пошел в хлев доить корову Королеву.

Дворовой по имени Сеня прятался за кадушкой. Запах парного молока был так вкусен, что Сеня высунул язык и шевелил ушами. Королева дала полное ведро, и Дворовой был очень доволен: покой и достаток в хлеву — его забота. Никудин Ниоткудович отлил молочка в глиняную плошку и с ведром в руке распахнул ворота. Королева и солнце вышли друг другу навстречу. Солнце оторвалось от земли, просияло, и тотчас скворец Дразнила вздохнул по-коровьи, стрекотнул по-сорочьи и кукарекнул по-петушиному.

Петух Петр Петрович обиженно посмотрел на Дразнила, но связываться не пожелал. Солнце, улучив минуту, заползло за тучу, потянулось спросонья и явилось над миром во всем своем сиянии:

— Доброе утречко! — поздоровался Никудин Ниоткудович с новым днем, с лесом, с лугом, со всем своим кордоном, он был лесник, ответчик за порядок в Златоборье.

Чай пили из самовара с прошлогодней клюквой, с первым, горчащим одуванчиками, медком.

— Ну как, Проша? — Никудин Ниоткудович капнул медом на стол.

Проша по кадкам, кринкам не лазил, из посуды не лакомился, но до пролитого, оброненного был великий охотник. Космат, не космат, может и космат, лицом и глазками в хозяина, у Никудина Ниоткудовича лицо с морщинками — добринками, а глаза — летние, незабудки с теплом. Лапки у Проши — как игрушечные, не страшные, да и росту он тоже не страшного — с валенок. Про страхи вспомнить здесь в самую пору, потому что Проша был Домовым.

— Сладок, что ли? — спросил про мед лесник.

Проша только лапоточком под столом покачал. В окошко вдруг шишкой кинули.

— Слышишь? — спросил лесник.

Проша фыркнул и отвернулся. Прильнув к окошку, в избу заглядывал кто-то заросший мхом и такой корявенький, но не знаешь, как и сказать.

— Хозяин! — обрадовался Никудин Ниоткудович, распахивая окошко. — Полезай. Проша, а ты куда?

Но Проша треснулся с лавки об пол и пропал. «Ревнует меня к Лешему», — вздохнул лесник. За все пятьдесят лет ему ни разу не удавалось посадить за один стол своего Домового и своего Лесовика.

ОБИДЫ

С Лешим выпили два самовара. Гость на Водяного пожаловался. У Водяного мозги, видимо, заилило, подмыл берег Семиструйного ручья. Уронил в ручей сосну, из одного только озорства перелесок весь затопил. Мох в том перелеске — ласковый, зеленый — Лешачья постель.

— Насквозь промочил! — жаловался Хозяин Никудину Ниоткудовичу.

Кругленький тутовик, который был Лешему вместо носа, сморщился вдруг, дернулся, и Леший чихнул. Успев-таки высунуться в окошко. Эхо брякнуло по бору, будто кто пустую банку поддал.

В это время откуда-то сверху раздалось ужасно превеселое:

— Пи-чи-хи! Пи-чи-хи! Пи-чи-хи!

Леший недоуменно воззрился на Никудина Ниоткудовича:

— Кто это?

— Скворец!

Леший покрутил шестипалой рукой нос и, совершенно разобидевшись, спиною вывалился из окна.

— Почтеннейший! — вскричал ему вослед Никудин Ниоткудович, но Леший уж ломился по лесу, только треск стоял.

— Эх, Дразнила, Дразнила! — попрекнул лесник скворца. — Обижать легко — мириться трудно.

Нужно было спешить на Семиструйный ручей — разгородить плотину, построенную Водяным ради шалости. Никудин Ниоткудович взял топор пилу, веревку и тут вспомнил, что сегодня Даша — внучка прибежит бобы сажать. Вздохнул, 30 мая по-старому для лесного народства — день тревожный: змеи свадьбы гуляют.

…Водяной уронил в Семиструйный ручей Родимую сосну. Две сотни лет шумела она на ветрах. У Никудина Ниоткудовича слезы так и покатились из глаз.

— Что же ты наделал, раскоряка болотная? — закричал он на Водяного.

Тот ни гу-гу, будто его и нет. На воде ни морщинки. Лягушки, и те помалкивают.

— На пятнадцать бы суток тебя, хулигана! — погрозил лесник болоту строгим пальцем. — Ах, глупость-то, какая! Водяной, а сам себя воды лишает. Вот нагрянут осушители, спустят воду из твоего болота, закукуешь, да поздно будет.