Подвох был. Бабочки не улетали. Они не могли улететь. Это их приросшие к стеблям крылья сделали луг праздничным.
Ступили на жёлтый ковёр, большой, круглый.
— Что за трава такая? — Ной Соломонович нагнулся, присмотрелся. — Запах чувствуете, Никудин Ниоткудович? Знакомый запах.
— Одуванчиками пахнет.
— Одуванчик и есть. Гигантский одуванчик. Какое раздолье для ботаников, зоологов!.. А это что такое?
Гадкое существо проковыляло и скрылось в траве.
— Ощипанная куропатка, определил лесник.
— Вот они, птицы Проклятого леса. Ползающие, безголосые птицы.
— Может, всё-таки вернёмся?
— Ещё сто, нет, двести шагов — и назад. Я сам считать буду. Видите слоновьи хоботы из земли и те ажурные беседки? Посмотрим и будем возвращаться.
Хоботы отливали серебром и склонялись перед пришельцами заученно, как в театре.
— Так и чудится, что имеешь дело с разумной материей. — Ной Соломонович достал лупу и разглядывал ближайший к нему смиренно склонённый хобот. — По-моему, это какие-то гигантские споры. Очень похоже на грибницу. А это что за лист?
— Лопух, — определил Никудин Ниоткудович.
— Под таким лопухом вся ваша сторожка поместится. — Они прошли под лист. — Сухое, опрятное место.
— Ной Соломонович, — одними губами прошептал лесник, — поглядите, что за нами-то делается!
Ной Соломонович услышал похрустывание, увидел, что хоботы стремительно разрастаются, загораживая путь ажурной вязью: грибница! Самая настоящая грибница!
— Вперёд! И бегом! — скомандовал лесник.
Они рванулись из-под листа, но хода им уже не было.
— Нас пленили! — чуть ли не обрадовался Ной Соломонович. — Спокойно. В нашем положении нужно быть спокойным и уверенным в себе. Надо же, наконец, разобраться, что это за мир такой.
ЗАТОЧЕНИЕ
Жизнь под листом была и покойной, и даже сладкой. Медовые муравьи, величиной со спичечный коробок проложили дорогу по стеблю, а вернее сказать, по стволу лопуха вверх и за пределы ажурной решетки. Муравьи, раздутые, как бочонки, сами двигаться не могли, их носили на себе муравьи-работяги. Ной Соломонович научил Никудина Ниоткудовича добывать мёд и всё утешал его:
— Мёд муравьев питателен и полезен. С голода мы не помрём.
— А мне и жить-то не больно хочется после Проклятого леса, — сказал лесник. — Коли выберемся отсюда, ни одного учёного в Златоборье не пущу.
— Никудин Ниоткудович! Это, право, смешно. Хотим ли мы, не хотим, но двадцатый век — торжество науки.
Лесник схватил пригоршню земли, сунул под нос Ною Соломоновичу.
— Вот она, твоя наука. Погляди, что она родила! И что ещё родит? За какую вину земля испоганена? Ни рек, ни ключей, ни воздуха… Я просыпаться, бывает, боюсь! Пригонит тучку со стороны большого города, и вода с неба, с самого неба, возьмёт и сожжёт Зла-тоборье. Однажды уж пришлось вырубить полквартала. Это наших-то сосен!
Никудин Ниоткудович швырнул землю в решетчатую грибницу, оплетшую тремя кольцами их лопух. Что за чудо! Грибница пыхнула, как перезрелый дождевик, и перестроилась у них на глазах в огромные серые мухоморы.
— Уходим! — Никудин Ниоткудович выскочил из-под листа, но в то же мгновение грибы снова пыхнули, превратились в рой грозно гудящих шмелей.
— Мда! — сказал Ной Соломонович, отступая. — Без посторонней помощи нам, пожалуй, отсюда не уйти. Но что они хотят от нас? Кто они? Что означает это постоянное ночное разглядывание?
ПОБЕГ
Сладкая жизнь — горькая. Муравьи не иссякали, а воды осталось несколько капель.
— Одуванчики! — воскликнул однажды Ной Соломонович.
Жёлтые круглые ковры, так удивившие их, созревали, превращаясь в огромные шары. Пришла пора действовать.
В полдень, в солнцепёк, обкрутив головы нижним бельём — от шмелей, лопуховые пленники кинулись к одуванчикам. Каждый к своему. Протиснулись вовнутрь, обломили ножки парашютов. Оторвались от земли, полетели! Полетели-полетели! Покачиваясь, взмывая на восходящих струях, проваливаясь в воздушные ямы.
ВСТРЕЧА
Вездеход Велимира Велимировича пристал к острову, на котором, на котором Никудин Ниоткудович вырубил сухие деревца на шесты.
— Они здесь останавливались! — по щепе определил лесничий. — Мы движемся по их следам. Вон уже и черно на горизонте.