В «Поучении» Мономаха говорится: «… два тура метали меня на рогах с конем вместе; олень меня бодал; два лося - один ногами топтал, другой рогами бодал; вепрь оторвал у меня меч с бедра; медведь у колена прокусил подвьючный войлок; лютый зверь вскочил ко мне на бедpa и повалил коня со мною» …
В этом перечислении опасных зверей пропущен волк, возможно, что он-то и назван «лютым зверем». Однако в «Слове» все время повторяется слово «волк» и только раз «лютый зверь». Очевидно, что «лютый зверь» нечто другое, да и вряд ли волк мог повалить коня с всадником, и как понять это - «вскочил на бедра?»
Вероятно, что «лютый зверь» это росомаха или, может быть, рысь, последняя, действительно, является воплощением свирепости.
Оба эти зверя бросались с деревьев на оленей, диких лошадей и т. д. Будучи довольно тяжелыми и, прыгнув на бедра всадника, оба могли легко заставить лошадь потерять в испуге равновесие.
Если это толкование подтвердится, а это проверить легко, просмотрев внимательно древние источники, в особенности об охоте, - будет лишняя деталь, подтверждающая подлинность «Слова».
Но, конечно, «лютый зверь» не барс, как думают некоторые.
Ни теперь, «и прежде барс не водился в Европе. Из крупных хищных зверей кошачьей породы только лев водился в исторические времена в Болгарии и, кажется, доходил и до Бессарабии.
Упоминается в «Слове» также «пардуже гнездо» (401), т. е. выводок пардусов, Н. В. Шарлемань видит в этом упоминание о гепарде, охотничьем леопарде. Нам это предположение кажется весьма сомнительным.
Скорее всего под «пардусом» нам разуметь рысь, латинское название которой, кстати - «пардус». Слово же «пардус» явно не славянское.
О Святославе в летописях говорится, что он ходил легко, «акы пардус». Можно понимать, что это выражение заимствовано летописцем из восточных источников (как и автором «Слова») и видеть в этом упоминании барса или леопарда, но достаточно посмотреть в любом зоологическом саду, как ходит рысь, - легко и упруго, - чтобы убедиться, что прибегать к образу чужого животного не стоит, если свое ничуть не хуже. А рыси в XII веке были обычным зверем в лесах.
В другом месте летописи есть указание, что один князь подарил другому в знак дружбы «пардуса». Однако это краткое указание не дает основания для решения вопроса: возможно это было охотничье животное, возможно это было диковинкой и только. «Пардуса» надо искать в контексте древних источников об охоте.
Несомненно, впрочем, что в «Слове» речь идет безусловно не о гепарде. Гепард - животное по стати собака, но с головой и хвостом, как у кошачьих. На юге Руси оно могло употребляться во время охоты очень редко, ибо это животное крайнего юга: Персии, Афганистана, Индии. Если оно и было завозимо, то не могло быть обычным, ибо не способно переносить длительную и суровую зиму.
В «Слове» пардус приводится, как синоним свирепости, и это как раз совершенно не подходит к гепарду, это довольно тихого нрава животное, легко приручаемое и для человека безопасное.
Гепард, будучи животным, завозимым с юга, в неволе на Руси не размножался и выводков не давал. Поэтому певец не мог употребить для сравнения образ мало кому известный, сила образности именно в ее доступности. Что за сила сравнения с чем-то, чего не знают?
Скорее всего «пардуже гнездо» - выводок рыси, животного хорошо известного и крайне свирепого нрава, поддающееся хуже приручению, чем, например, лев или тигр. Сравнить безжалостных половцев с рысями - было удачным сравнением. Один раз упоминается в «Слове» бобр (640). Хотя Югов, ссылаясь на авторитет Даля, считает, что «бебр» («бебрян рукав») - это «бабр», т. е. тигр, - мы категорически отвергаем это и, считаем это объяснение натянутым и неверным.
С тиграми Русь никогда не имела ничего общего, и ни для какой одежды шкуры их не употреблялись (и не только на Руси!). Указание, что рукав Ярославны был бобровым, недвусмысленно говорит о том, что речь идет о чем-то, типичном для одежды («лисья шапка», «соболья шуба», «бобровый воротник» и т. д.), о чем-то обычном в быту и, мы добавим, практичном.
Вот этой-то практичности в тигровом мехе и нет, он не отличается ни крепостью, ни густотой или длиннотой шерсти, и уж, конечно, огромной величины шкуру не станут употреблять на мелкие поделки.
А вот бобровый рукав - дело другое. Шерсть бобра необыкновенно плотна, густа и, главное, водонепроницаема. Человек, прикасающийся во время работы к воде или мокрым предметам, рукава своего бобрового не замочит. Вот в этом-то и заключается смысл бобрового или другого водяного животного рукава, рукав же из шкуры сухопутного животного непрактичен.