Спотыкаясь в темноте, парень вышел к родной деревне. Густая ночь – глазами не проломишь – навалилась на крыши, на улицы; последние искорки звёзд пропадали под вороными крыльями туч и облаков. А тут ещё туманы стали охмурять, такие вдруг туманы замесила нечистая сила – Подкидыш перепутал тропинки и вышел не куда-нибудь, а прямо к дому Незабудки. Лбом едва не треснулся в ворота. И что уж совсем удивительно – ему вдруг показалось, что там, за воротами, стояла Незабудка, ждала, караулила. Это, конечно, могло показаться, но Подкидыш почему-то был уверен, что так оно и в самом деле – услышал за воротами возню какую-то. Рассердившись, он едва не плюнул на эти разнесчастные ворота. «Вот привязалась! – Он повернул к своей избе, ощущая под сердцем иголку тревоги. – Цветок на пепелище и вот эта Незабудка Пепелищева – нет ли тут чего-то общего?»
В доме, куда он вошёл на цыпочках, все давно спали. Дед Илья на печке похрапывал, как былинный Илья Муромец, – даже сверчок испуганно смолкал где-то в углу и скромно пиликал только в коротких перерывах между богатырскими руладами. Но если вся родня, упластавшись до полусмерти, спала без задних ног, то дед Илья, за весь день отлежав бока, спал довольно чутко.
Приподнимаясь, дед-лежебока зевнул и поцарапал сено своей бороды. Глаза заблестели во мраке.
– Ванька, – шепотом спросил, – ну, што, протопил?
– Кого? – Парень тоже стал шептать. Дед приглушённо кашлянул в кулак.
– Ну, дак ты же баню истопить хотел.
– Да какая, к чёрту, баня! – Грубея голосом, Подкидыш отмахнулся. – Там вообще ничего не осталось.
Бестолково посмотрев на него, лежебока попросил:
– Дай-ка попить. Кха-кха. Першит от курева. Парень подал кружку воды и вдруг спросил:
– А самогонки нету? Дед едва не поперхнулся.
– Ты што? Сдурел?
Помолчав, Простован шепнул сердито:
– Ну, так есть или нет?
Помедлив, дед нехотя ответил:
– Есть маленько. В подполе.
– Я достану. Ты будешь?
Вытирая губы рукавом, дед пробормотал:
– Батька проснётся, он тебе достанет…
– Это ещё неизвестно, кто кого достанет! – сердито просипел Ивашка, вспоминая про уголек, который поднял на пепелище. – Ты посмотри, что я нашёл у Золотого Устья. – Пошарив по карманам, парень замер, округляя глаза. – Посеял где-то… Ёлки! Вот растяпа! Теперь ничего никому не докажешь!
Лежебока не понял, о чём это внук трындычит. Покосился на тёмную прорубь окна.
– Стало быть, уехала? Царевна-то?
– Может, уехала… Может, сгорела живьём. Дед пустую кружку чуть не выронил.
– Ты чо болтаешь? Как это – живьём?
– Угли там, вот как.
– Ох, мать твою!.. Прости ты меня, господи! – Дед перекрестился на сверкающий оклад иконы, стоящей в красном углу. – Это кто же разбой учинил?
– Я откуда знаю?.. Узнаю, так убью.
– Ну и дурак. Пойдёшь на каторгу.
– А мне теперь, дед, всё равно, хоть на каторгу, хоть куда… Косматая, седая голова дремучего старца придвинулась ближе.
– Я, Ванька, тоже так думал, когда по уши втюрился, а девка-то моя возьми да замуж выскочи за вахлака из соседней деревни. До сих пор не знаю, что она такого в нём нашла. А вот нашла, однако, то, что бабы ночью под одеялом ищут. – Дед сдавленно хихикнул, но тут же и вздохнул. – Ох, горевал я тогда, самогонку хлестал…
– Ну, вот! Сам хлестал, а мне так не даёшь?
– Да я-то что? Бери. Тока самогонка не помощница.
– А кто? Кто помощница? Дед почесал под мышкой.
– Клин клином вышибают. Другую девку надобно искать.
– Ты что?! – Глаза Подкидыша возмущённо сверкнули. – Никто другой и даром мне не нужен!
– И я так думал, паря, и я так говорил. А через полгода бабку встретил, царство ей небесное. Она тогда, конечно, была совсем не бабка. Молодая была, всё при ней. И когда я увидел всё то, что при ней, так и забыл своё горе. Такие вот дела, Иван-царевич. Так что не горюй. Всё перемелется – будет мука.
Ненадолго задумавшись, внук сказал упрямо: