Как только мой взгляд уловил в темных глазах узнавание, а в кривой усмешке распознал издевательское превосходство, в тот же момент, я, сжав правую руку кулак, впечатал прямо в нос. Удар получился точным и мощным настолько, что окружающее пространство хвойного леса наполнилось мерзким звуком хруста сломанной кости.
И я точно знаю, что это только начало, потому что нутро горит даже не желанием, а жизненно важной потребностью, чтобы эта тварь, заплатила кровью, за каждую слезинку, пророненную моей женщиной и нашими матерями, за каждую перегоревшую нервную клеточку её и мою, за каждую минуту отчаянья и боли, за каждую отчаянную мысль, за каждый седой волос на моей и отцовских головах.
Замахнулся ещё раз и ещё. На периферии сознание фиксировало, как ребята пытаются меня остановить, пробуют оттащить, но у них ничего не получается. Кто-то даже кричит «Дурак, остановись, сядешь ни за что!».
Но только тихий, почти шёпот родного голоса, нежный и надломленный всхлипом горючих слёз, смог отрезвить. Сашка, упав рядом на колени и сложив руки в молитвенном жесте, как заведённая повторяет лишь одну фразу «Тимочка, остановись, пожалуйста, остановись. Он того не стоит.»
Я остановился, несколькими вдохами прогнав кровавое наваждение, брезгливо отбросил от себя Ворона, как падаль. Хотя почему как? Он и есть самая настоящая падаль.
Отыскал глазами островок не оттаявшего снега, смыл кровь с рук и сгрёб свою златовласку в медвежьи объятия. Саня тихо всхлипнув, зарылась носом где-то под мышку, обняла торс, а я как наркоман, окунулся лицом в золотистую копну волос, и вдыхаю родной и такой отчаянно необходимый для меня запах черники.
Облегчение пронизанное нитями счастья распирает изнутри, оглушает и сужает вселенную до размера маленькой точки в которой есть только мы. Я, моя девочка и пинающиеся карапузы в огромном пузе. Моя… Мои… Моё счастье, моя вселенная, моя жизнь, моё всё.
Мою эйфорию прерывает громкий звук выстрела, картинка нашей вселенной резко крошиться и звенит, как битый хрусталь, жгучая боль прошивает область плеча, а после чёрным платком на глаза опускается гнетущая пустая темнота.
В это же время, ресторан Корона.
Элизабет Керрол
Небольшой зал ресторана Корона, оформленный в кремово-бежевые тона, совсем не изменился, словно с тех пор, как он впервые был открыт для посетителей, минуло каких-то жалких пару часов, а не больше четверти века.
Ни одна мелочь не была изменена или сдвинута с места. Те же белые кожаные диванчики с мягкой высокой спинкой, круглые тёмно-коричневые ольховые столики. Сейчас - старомодные, а тогда - жутко модные люстры в пять розеток с имитацией цветков колокольчика, свисают из оббитого тёмным деревом потолка. Пол, покрыт светлым паркетом, стены выкрашены белой краской и огромные широкие витражные окна. Мелкий декор, призванный вносить в обстановку ощущение уюта, тоже не изменился, да что там говорить, посуда, и та была, того же качества и расцветки, что выбирала Алина, дочь её лучшей подруги.
Жуткое ощущение дежавю, изморозью прошло по телу, рождая желчную горечь, что комом встала в горле. Заняв, когда-то любимое место, возле окна за дальним столиком, поборов внезапно сковавшую оторопь, качнула головой и тихо, про себя, прошептала: «Не то ты берёг в жизни, Данила. Ох, не то…».
Вышколенный официант, тут же подошёл и дежурной фразой «что желаете», немного встряхнул внутренний вакуум бессилия, что вот уже трое суток разъедает душу. Подняв голову, взглянула на молодого паренька, по привычке заказала крепкий чёрный кофе, а затем уставилась пустым взором в серость весеннего дня.
Не удивительно, что призраки прошлого, немедля дали о себе знать, нахлынули бурным потоком воспоминаний, словно почувствовали внутреннюю брешь, одномоментно разрушили привычную, почти вросшую в душу, маску безразличия и надменности.
Да, мне многие годы приходилось держать лицо и поддерживать имидж железной леди, чтобы ни в коем случае, не показать, что Элизабет Керрол тоже может быть больно, что и у неё есть сердце. Сердце, - которое вот, уже двадцать шесть лет как кровоточит и сочится - гнилой раной вины.
Я виновата в том, что не уберегла Алину, не сдержала обещание, данное единственной подруге перед её смертью. Надежду погубил рак, иссушил буквально за пару недель. Мужем Надежды был добрый мужчина, но бесхребетный и совсем не приспособленный к жизни художник.